Геннадий Веревкин - Заметки краеведа в третьем поколении

Среди колодцев, из которых рассол берут, говорят, было два: один на этом, а другой — на противоположном берегу Камы. Заметили, что если из одного колодца много рассола черпают, то в другом он убывает. Берега Камы ежегодно понемногу осыпаются, эти колодцы стояли близко к берегу, и случалось так, что они постепенно оказывались в воде и становились ненужными. И сейчас есть колодец, который стоит очень близко у берега, при высокой воде его заливает. Если заметят, что вода поднимается, его затыкают, и так он стоит до тех пор, пока вода не спадет».

Когда-то с геологом Львом Владимировичем Баньковским мы долго разговаривали о том, как определились места для бурения соленых скважин, когда геологии как науки и в помине не было. Чем руководствовались известные на Урале «рудознатцы»? Известно было, как определяли местонахождение меди, золота (ночное свечение, знахарские змеиные шкурки и т. д.), а как находили соль? Мой собеседник не знал ответа. Гмелин отвечает на этот вопрос:

«Во всех местах, где собираются копать колодец, хорошим знаком является то, когда во время копки попадаешь на серую глину. Глина совершенно чистая, без всяких примесей, не считая запаха серы. Серая земля — это точный знак, что соляной источник совсем близко находится. Еще один точный показатель, если глина в тепле, как молоко, вспенивается. Из хороших знаков следует исключить красную землю. Это точная примета, что своей цели скоро не достигнешь.

Колодцы из-за плотного грунта очень тяжело копать, на один колодец уходит иногда от 3 до 5 лет. Но если его хорошо обустроить, то он долго будет служить. Речная вода не пройдет через твердый грунт, стены колодца не размываются и не опадают, так что до засорения колодца дело не дойдет. И еще. Чем глубже колодец, тем более рассола, и он дольше служит.

В Новом Усолье мы задержались до 6 часов. Нам оказали наивысшую любезность и всякое содействие в нашем деле и нашей любознательности. Этим же вечером мы отправились в обратный путь и к девяти часам в хорошем настроении вернулись в Соликамск».

Ровно через 260 лет после напечатания труд Гмелина наконец-то стал нам доступен. Лучше поздно, чем никогда.

Дома в Кокуе разбросаны беспорядочно, хотя есть главная улица, но так живописно, что нельзя наглядеться. Лес подступает к домам — высокие сосны, темные ели, раскидистые березы, густые заросли кустарника… Сразу приходят на память строки Николая Рубцова:

Деревня известна С 1800 года. От Усолья до нее 70 километров. В 1927 году в ней был 61 дом и 242 жителя, в 1969 году — 94 жителя. Раньше это был зажиточный колхоз, потом бригада Щекинского совхоза. В 1991 году совхозы были ликвидированы, жители остались без работы, пришлось бросать дома и уезжать. Сейчас жилых домов — 7, используются почти все как летние дачи. Остальные стоят без окон, без дверей, манят к себе. Писатель Василий Песков писал: «Всегда кажется, нежилой дом хранит какую-то тайну». Так захотелось зайти, но не решился нарушать покой, хранивший память о хозяевах.

Деревня стоит на высоком пологом берегу речки Ольховки, название говорит само за себя. Речка извивается в широкой пойме. Маленькие островки с высокими деревьями кажутся отягощенными растительностью, все новые виды открываются за каждой излучиной. И высокий пологий противоположный берег с редкими деревьями и кустами украшает дорога, уходящая вдаль. Невольно вспоминаются «Старая дорога» Рубцова и народная песня:

Дорога эта теперь ведет в никуда. А когда-то часто и много ездил по ней — в округе было целое гнездо колхозов и деревень. Лечканово — 71 двор, Рассохи — 45 дворов, Русинова — 26 дворов. Около 40 лет назад все жители разом, как по команде, покинули эти деревни, уехали, оставив и дома, и огромные поля, и там не бывали с тех пор. Последний раз я останавливался в доме, где оставалась лишь одна старушка ликвидировать хозяйство и тоже собиралась уезжать. По ее словам, односельчане уехали жить в Узбекистан, город Навои.

Усольский Кокуй был известен всей Российской империи. Самым авторитетным энциклопедическим изданием считается энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона. В 1890 году в томе № 45 помещена статья о Пермской губернии и большая цветная карта губернии. На книжном развороте поместить все населенные пункты было невозможно, не вошли такие как Орел, Пыскор, Березовка. На зеленом фоне Закамской стороны Усольского района обозначены только Новое Усолье и Кокуй на Ольховке, речка, название которой не указано, отчетливо нарисована.

Населенных пунктов с названием Кокуй очень много. Только в Пермской губернии их 12 — в Оханском, Ильинском, Кунгурском, Верещагинском, Нытвенском, Частинском районах, в некоторых — по несколько. В России они широко раскинулись от запада до востока, известны в Смоленской, Тверской, Свердловской губернии, и до Забайкалья в Сибири. Но самый известный и знаменитый Кокуй в Москве.

Иван Грозный в Ливонской войне взял много пленных немцев. На Красной площади их продавали: за мужчину — гривна, за девку — пять алтын. Нераспроданных поселили далеко от городских стен в отдельной слободе, окруженной тыном, дозволили производить спиртные напитки. Покидать свои жилища можно было только днем. Слобода называлась Кокуй.

Немецкий дипломат Олеарий и русский писатель-этнограф С. В. Максимов в книге «Крылатые слова», изданной в 1890 году, пишут, что вечером надзиратели палками загоняли запоздавших немцев в их слободу и кричали, чтобы они шли на… (куда принято посылать в среде грубых людей до сих пор). Отсюда и пошло не совсем приличное название Кокуй.

Из книг и кинофильмов известно, как тянуло туда Петра I. Там научили его пить, приучили к западному образу жизни, который он навязал всему народу. А немцам царь дал все права российского гражданства, позволил занимать любые должности. При Петре I они достигли высших постов в государстве и права селиться, где угодно. Немцы с радостью покинули свое гетто. Москва росла, и через 100 лет Кокуй оказался в черте города с русским населением. Максимов пишет: «Специальный характер исключительно немецкого селения утратился. С середины XIX века местность называлась «Немецкая слобода».