Вячеслав Никонов - 1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал

Москва горела несколько дней. Ночью было светло как днем. Посад пылал на огромном пространстве, куда доставал взгляд. Пишет автор «Хронографа»: «Излился фиал горя — разгромлен был царствующий город Москва. Рухнули тогда высоко вознесенные дома, блиставшие красотой, — огнем истреблены, и все прекраснокупольные церкви, прежде славой Божественной сиявшие, скверными руками начисто разграблены были. И множество народа христианского мечами литовцев изрублено было, а другие из домов своих и из города бежали поспешно, ища спасения».

Огромная столица России, писал Буссов, «обратилась в грязь и пепел, и не осталось от нее ничего, кроме Кремля с предкремлевской частью, занятых королевскими людьми, и нескольких каменных церквей». Бесконечный ряд обгоревших печных труб обозначал места, где еще вчера жили семьи. Толпы женщин, детей, стариков, лишившихся всего, в жестокий мороз шли из города по реке, по всем дорогам.

Архиепископ Арсений Елассонский, оставивший мемуары о Смутном времени, свидетельствовал: «Народ же всей Москвы, бояре и начальствующие, богатые и бедные, мужчины и женщины, юноши и старцы, мальчики и девочки бежали не только от страха перед солдатами, но более всего от огненного пламени; одни, по причине своей поспешности, бежали нагими, другие — босыми, и особенно при холодной погоде; бежали толпами, как овцы, бегущие от волков. Великий народ, многочисленный, как песок морской, умирал в бесчисленном количестве от холодов, от голода на улицах, в рощах и в полях без всякого призора, непогребенным».

А оккупанты занялись тотальным грабежом и убийствами. Уже в первый день восстания тысячи и тысячи москвичей лишились имущества и жизни. Наемники врывались в дома и забирали все, что хотели, разгромили сотни лавок и мастерских в Китай-городе. Сопротивлявшихся убивали на месте. Конрад Буссов замечал: «Так как в течение четырнадцати дней не видно было, чтобы московиты возвращались, воинские люди только и делали, что искали добычу… Брали только бархат, шелк, парчу, золото, серебро, драгоценные камни и жемчуг. В церквах они снимали со святых позолоченные серебряные ризы, ожерелья и вороты, пышно украшенные драгоценными каменьями и жемчугом. Многим польским солдатам досталось по 10, 15, 25 фунтов серебра, содранного с идолов… Кто хотел брать — брал. От этого начался столь чудовищный разгул, блуд и столь богопротивное житье, что их не могли прекратить никакие виселицы, и только потом Ляпунов положил этому конец при помощи своих казаков… Из спеси солдаты заряжали свои мушкеты жемчужинами величиною с горошину и с боб и стреляли ими в русских, проигрывали в карты детей знатных бояр и богатых купцов, а затем силою навсегда отнимали их от отцов и отсылали к их врагам, своим родителям и родственникам».

Шла настоящая вакханалия. В храме Василия Блаженного и других церквах разворовали всю золотую и серебряную утварь, содрали оклады с икон, разломали раки с чудотворными мощами. Попытались грабить и Кремль, но тогда это удалось предотвратить вооруженным караулам. Кремль разграбят позже. При этом поляки зачем-то усиленно уничтожали съестные припасы, которые у них иссякнут через три месяца.

Укрепив свои позиции разгромом восстания, Гонсевский поспешил избавиться от потенциальных лидеров сопротивления. Был убит боярин Андрей Голицын, находившийся под домашним арестом. Гонсевский был не прочь убить и патриарха. Однако члены Семибоярщины упросили перевести Гермогена на подворье Кирилло-Белозерского монастыря в Кремле, где его стерегли 30 польских стрелков. По-прежнему не смея устраивать над патриархом соборного суда, который только и мог лишить его сана, Боярская дума передала управление делами церкви греку Арсению, архиепископу, не имевшему архиепископства.

Семибоярщина при поддержке наемников удержала Москву. Но в марте 1611 года русский народ окончательно отвернулся от «латинского» царя Владислава и присягнувшей ему столичной власти.

Не позднее 23 марта в предместья Москвы прибыл Прокопий Ляпунов с рязанцами. Запоздали Заруцкий с казаками и Трубецкой со служилыми людьми, их задержал стоявший у Калуги Ян Сапега.

Выступая к Москве, города, подбадривая друг друга и стремясь внушить противнику страх, преувеличивали сведения о своих силах. Ляпунов заявил, что на столицу шло сорокатысячное войско. По информации, которой располагали шведы от посланца Ляпунова, реально он вел на Москву шесть тысяч человек, среди которых профессиональных военных было крайне мало.

Но едва ополченцы подошли к городу, в их лагерь стали массово стекаться москвичи, оставшиеся на пожарище и искавшие спасения. Гонсевский 27 марта от Яузских ворот попытался потеснить силы ополчения у Симонова монастыря, но безуспешно. Понеся большие потери, наемники отступили.

В ночь на 1 апреля ратники ополчения, не встретив серьезного сопротивления, перешли Яузу и очистили от оккупантов почти всю территорию Белого города — за исключением небольшой части белгородской стены от Никитских до Чертольских ворот. Ляпунов, писал Буссов, «вернул обратно бежавших московитов, и на третьей неделе после мятежа, во второе воскресенье после Пасхи, они снова взяли Белый город, потому что нашим с таким небольшим количеством людей невозможно было его занимать и удерживать».

С наступлением весны, когда передвижение войск по стране было затруднено, наступила долгая и томительная пауза в военных действиях.

Кроме того, выяснилось, что земские лидеры не слишком доверяют друг другу. Ополчение, как замечал московский летописец, потеряло много дней из-за «великой розни вождей». Воеводам из разных городов не сразу удалось притереться и уладить местнические счеты. Но не это было причиной пассивности Первого ополчения.

Подавляющее большинство его бойцов, и так немногочисленных, не обладали военными навыками и были плохо вооружены. Для правильной осады крепости надо иметь многократный перевес в силах. А Китай-город и Кремль были первоклассными крепостями, которые никто и никогда так и не возьмет штурмом. Ни разу за всю историю. У Ляпунова и его сподвижников не было ни достаточного по силе войска, ни осадной артиллерии. И, напротив, на стенах Кремля и Китай-города стояло столько пушек, сколько никогда там не было — ни до, ни после. Ополченцам нечего было противопоставить этой огневой мощи.

Они изготовились к длительной осаде. У Яузских ворот и Николо-Угрешского монастыря встали отряды Ляпунова, на Воронцовом поле — казаки Трубецкого и Заруцкого, у Покровских ворот — костромские, ярославские и романовские полки. Нижегородские отряды князя Репнина вместе с владимирскими и муромскими частями «стояли по обе стороны у Сретенских ворот». От Трубной улицы к Тверским воротам расположились отряды подмосковных городов.