Вячеслав Никонов - 1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал

«Приговор» явился серьезным предостережением не столько для польско-боярской власти, сколько для правительства Заруцкого — Трубецкого. Два города предупредили, что не потерпят смещения воевод, посланных ими для освобождения Москвы, и не признают назначений, произведенных Заруцким и казаками. Посады усомнились в способности Первого ополчения довести до логического завершения дело избрания царя и заявили, что отвергнут любого государя, посаженного казаками без согласия земли. Постановили не пускать к себе казачьи отряды из таборов.

Любомиров справедливо замечал, что уже «в этой программе резко намечены два существенных пункта: очень определенно выраженное враждебное, пока только оборонительного свойства, отношение земщины к казачеству и ставшему почти чисто казачьим подмосковному правительству и настоятельная необходимость для водворения порядка в стране выбрать государя „всею землею“».

Казанцы, сделав совместно с Нижним этот первый шаг, ушли в тень. Нижегородцы же перешли от слов к делу.

Город, как мы знаем, не имел своего епископа и находился в непосредственном ведении патриарха. И нижегородцы вновь обратились за духовным советом к своему пастору — Гермогену. К патриарху были отправлены спецпосланниками те же бесстрашные Роман (Ратман) Пахомов и Родион Мосеев с «советной челобитной». Неизвестно, сколько раз они смотрели смерти в глаза, прежде чем пробрались в Кремль к Гермогену, с которого поляки сорвали святительские ризы и заточили в Чудов монастырь.

Селезнев, включив фантазию, так художественно представляет их миссию: «Эта вторая поездка в Москву была неизмеримо более опасна, чем предыдущая. Патриарх был заточен в подземелье Чудова монастыря. Правда, постоянной охраны у него не было. Только раз в неделю приходил человек, кидавший ему сноп овса и приносивший немного воды. Однако, чтобы добраться до Чудова монастыря, требовалось преодолеть стены Белого города и Кремля, избежав встречи с вражескими солдатами. Для этого были нужны большая храбрость и недюжинное хладнокровие. Недаром патриарх назвал двух нижегородских посланцев отважными людьми. Узнав о возможности появления на русском престоле сына Тушинского вора, патриарх пришел в чрезвычайное волнение, которое отразилось в его грамоте в Нижний Новгород».

Патриарх однозначно поддержал нижегородский почин. Обращение Святейшего к Нижнему Новгороду явилось, по сути, его политическим завещанием. Гермоген призвал нижегородцев вместе с казанским митрополитом, рязанским владыкой, иерархами других городов сочинить «учительные грамоты» к земским боярам. Гермоген заклинал Мосеева доставить затем эти грамоты в подмосковный лагерь Заруцкого и огласить их, даже если казаки будут угрожать ему смертью. Патриарх, как мог, пытался помешать Заруцкому и казакам посадить на трон очередного самозванца.

«Послание Гермогена 25 августа 1611 года довез до Нижнего Новгорода один Родион Мосеев. Вполне возможно, что его спутник погиб на обратном пути. Думается, что грамота патриарха была оглашена при большом стечении нижегородцев. Наверняка присутствовали воевода Андрей Алябьев, дьяк Василий Семенов, дворяне и дети боярские, служилая литва и немцы, земские старосты, целовальники и другие посадские люди».

Вот что там говорилось дословно: «Благословение архимандритом, и игуменом, и протопопом и всему Святому собору, и воеводам, и дьякам, и дворянам, и детям боярским и всему миру от Патриарха Ермогена Московского и всея Руси мир вам и прощение и разрешение. Да писать бы вам из Нижнего в Казань к митрополиту Ефрему, чтоб митрополит писал в полки к боярам учительную грамоту да и казацкому войску, чтоб они стояли крепко о вере, и боярам бы говорили и атаманам бесстрашно, чтоб они отнюдь на царство проклятого Маринки паньина сына не благословляли, и на Вологду ко властям пишите ж, так же бы писали в полки, да и к рязанскому пишите ж, чтобы в полки так же писал к боярам учительную грамоту, чтоб унял грабеж, корчму, блядню и имели бы чистоту душевную и братство и промышляли б, как реклись души свои положити за пречистый дом и за чудотворцев и за веру, так бы и совершил. Да и во все городы пишите, чтоб из городов писал в полки к боярам и атаманам, что отнюдь Маринкин на царство ненадобен. Проклят от Святого собору и от нас.

Да те бы грамоты с городов собрати к себе в Нижней Новегород, да прислати в полки к боярам и атаманам, а прислати прежних же, коих естя присылали ко мне с советными челобитными бесстрашных людей свияжанина Родиона Мосеева, да Ратмана Пахомова; а им бы в полках говорити бесстрашно, что проклятый отнюдь ненадобе, а хоти буде и постраждете, и в том Бог простит и разрешит в сем веце и в будущем; а в городы же для грамот посылати их же, а велети им говорити моим словом. А вам всем от нас благословенье и разрешенье в сем веце и в будущем, что стоите за веру неподвижно, аз я должен за вас Бога молить».

Грамота Гермогена с нижегородской отпиской 30 августа была доставлена в Казань. Писали нижегородцы, очевидно, и в другие города, писала и Казань. К прежним положениям программы, объединявшей понизовые города, прибавился новый или видоизмененный старый тезис: «отнюдь на царство проклятого паньина Маринкина сына не хотети».

Платонов придавал посланию патриарха едва ли не решающее значение в деле создания Нижегородского ополчения. «Эта грамота, резко направленная против казаков, должна была возбудить против них города еще более, чем они до того были возбуждены. Нижний этой грамотой патриарха был поставлен в центр движения против казаков; раньше других городов узнал он об их дальнейшем, после Ляпунова, „воровстве под Москвой“, раньше понял, в каком трудном положении находится Москва и от поляков, и от казаков; немудрено, что он раньше всех городов поднялся и на освобождение Москвы. Нижний ближе других городов был к патриарху, что если объяснить движения Нижнего и прочих городов на освобождение Москвы влиянием из центра государства, то это движение нужно приписать именно Гермогенову посланию в Нижний, а не тем патриотическим грамотам, которые рассылались из Троицкого монастыря».

Что ж, значение призыва патриарха и его благословения не следует преуменьшать. Как не надо преуменьшать и роль тех патриотических призывов, которые шли из Троице-Сергиевой лавры, где во главе монастырской братии стояла яркая личность — архимандрит Дионисий, умный, нравственный, популярный, любимец Гермогена. Дионисий составил грамоту, призывавшую народ к организованному сопротивлению полякам, которая была размножена переписчиками в его келье и раздавалась среди приезжавших в монастырь паломников.

Митрофорный протоиерей Александр Соколов, который одновременно являлся ярким историком Нижегородского края, подчеркивал: «Однако в 1611 году духовные пастыри дали стране не один, а два различных совета. В грамотах Троице-Сергиева монастыря говорилось, что земщине необходимо соединить свои силы с подмосковным казачеством для совместной борьбы с поляками. Патриарх Гермоген же считал, что следует бороться и с казаками — как врагами Русской земли, причем не меньшими, чем польские захватчики… Однако и братия Троице-Сергиева монастыря, и Патриарх Гермоген одинаково указывали, что сам почин патриотического движения за освобождение Москвы должен идти от земщины, от местных обществ российских городов. В этом состояло единство взглядов духовных отцов России».