Вячеслав Никонов - 1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал

Среди казаков поднялся ропот. Многие атаманы поддержали решение Трубецкого, но некоторые были готовы его проигнорировать. Филат Межаков и еще трое атаманов возмутились: «Для чего не помогаешь погибающим? Из-за вашей (воеводской) вражды только пагуба творится и государству и ратным».

Вопреки приказу Трубецкого четыре казачьи сотни — атаманов Филата Межакова, Афанасия Коломны, Дружины Романова, Макария Козлова — и отряд костромичей во главе с Федором Ремнем покинули Крымский двор и переправились через Москву-реку вслед за дворянскими сотнями. «И пришли на помощь ко князю Дмитрию в полки и, по милости Всещедрого Бога, гетмана отбили и много литовских людей убили».

Появление этих свежих сил численностью около тысячи человек решило исход битвы. Под ударом с фланга Ходкевич прекратил атаку и поспешил вывести из боя свои войска.

Земские люди принялись расчищать поле боя и хоронить убитых. Потери с обеих сторон были огромные. «Наутро же собрали трупов литовских более тысячи человек и повелели закопать их в ямы», — заметил «Новый летописец».

Ходкевич отступил за Новодевичий монастырь и разбил там лагерь. Гетман вовсе не чувствовал себя сломленным. В это время ему на помощь пришли сторонники Семибоярщины. К гетману явился дворянин Григорий Орлов, тот самый, который получил от поляков жалованную грамоту на земли князя Пожарского. Орлов взялся провести польский отряд в Кремль. Под покровом ночи пятьсот-шестьсот гайдуков вышли из лагеря и двинулись цепочкой вдоль левого берега Москвы-реки — в Замоскворечье.

Благополучно миновав казачьи караулы Трубецкого, которым Орлов соврал, что по приказу воевод ведет отряд на рытье окопов, поляки вышли к Георгиевской церкви, которая располагалась прямо напротив Кремля. Там гайдуки захватили острожек и небольшую территорию в Яндове, в районе Балчуга, где находился единственный «живой» (наплавной) мост, выходивший прямо на Москворецкие ворота Китай-города.

То есть был создан плацдарм, с помощью которого можно было ворваться в Китай-город и Кремль и провезти обозы. Ходкевич теперь хотел использовать его для решающего наступления.

Гетман 23 августа перенес свой лагерь к Донскому монастырю, где приводил свою расстроенную армию в порядок, готовясь нанести удар с юга через Замоскворечье. Там стояло нестройное воинство Трубецкого.

Не думаю, что Пожарский простил боярину его вчерашнее поведение. Но он не хотел оставлять князя на произвол судьбы и фактически взял на себя руководство обороной Замоскворечья.

Пожарский разгадал замысел Ходкевича и произвел перегруппировку собственных сил. Отряды Дмитриева и Пожарского-Лопаты были передвинуты за Москву-реку — в район Калужских ворот. Оставались войска у Петровских, Тверских и Никитских ворот. Главные же силы ополчения князь Дмитрий расположил на левом берегу реки в районе Остоженки, около церкви святого Илии Пророка Обыденного. Сам Пожарский с третью Нижегородского ополчения встал на правом берегу Москвы-реки, в Замоскворечье, на пути ожидавшегося наступления Ходкевича на Кремль. Лучшие отряды ополченцев были выдвинуты за Земляной вал, чтобы принять на себя первый удар поляков. На Земляном валу были установлены пушки ополчения. Казаки Трубецкого заняли Климентовский острожек на Большой Ордынке (в районе Пятницкой улицы).

На рассвете 24 августа Пожарский, верный своей наступательной тактике, выслал против гетмана конные сотни, которые завязали бой с польской конницей и запорожцами на поле между Донским монастырем и Земляным городом.

Ходкевич бросил против Пожарского большую часть своих войск. Ливонская пехота, конница атамана Зборовского, казаки атамана Ширая, полк Невяровского все больше теснили земские отряды. Ополченцы дрались отчаянно, даже отступая, они предпринимали дерзкие контратаки. К полудню русские были прижаты к берегу Москвы-реки и стали в беспорядке отступать через Крымский брод. На переправе путь гетману преградил сам Пожарский со своим полком. Князь, ободряя бойцов собственным примером, был в первых рядах сражавшихся.

Но и Ходкевич рвался вперед, смело подбадривая свое воинство. Русский летописец отдавал ему должное: «Скачет по полкам всюду, аки лев рыкая на своих, приказывает крепче напрягать оружие свое». Бойцы Пожарского стали уходить за реку.

Тем временем венгерская пехота Граевского и польская пехота Невяровского пошли на штурм Серпуховских ворот, чтобы развить наступление с юга и пробиться к Кремлю по Большой Ордынке.

На их пути у собора святого Климента стоял Климентовский острожек, который казаки из Первого ополчения много месяцев укрепляли и даже снабдили артиллерией. Скрынников пишет, что они мужественно отбивали волны вражеских атак. «Новый летописец» фактически утверждал, что острожек казаки сдали: «И острожек, что был у церкви Климента папы римского, а сидели в нем казаки, литовские люди взяли и посадили своих литовских людей. Люди же стояли в великом ужасе и посылали к казакам, чтобы сообща сражаться с гетманом. Они же отнюдь не помогали».

Гетман открыл дорогу на Кремль. В Замоскворечье выстроилась длинная цепочка из более чем четырехсот повозок с продовольствием для осажденного гарнизона — от Серпуховской площади через всю Ордынку до Климентовского острожка.

Ходкевичу уже доносили, что русские разбиты и сломлены на всех направлениях. До Кремля оставалось 1800 метров. Навстречу действовали гайдуки с балчугского плацдарма. Если бы многотысячная армия Ходкевича прорвалась туда с четырьмя сотнями возов продовольствия и боеприпасов, поляки могли бы еще очень долго выдерживать осаду, дожидаясь подхода королевской армии. И могли бы дождаться. Россия была вновь на волосок от гибели.

Но торжество Ходкевича было временным.

В сложнейших условиях Пожарский послал в казачьи таборы отряд дворян, вместе с ним отправился и Авраамий Палицын, которого хорошо знали и казаки, и Трубецкой.

Дальнейшую помощь ополченцам со стороны казаков Палицын приписал своей силе убеждения. По его словам, Минин и Пожарский тогда «в недоумении быша», а он, прибыв в их лагерь, «видев князя Дмитреа и Козьму и многих дворян плачущеся» и умолявших его воздействовать на казаков, что вызывает сомнение у историков. Тогда келарь, увидев в лагере казаков «множество овых пьющих, а овых играюще», их «умолив и много поучив от Божественнаго писания». После этого казаки «вси скоро устремишася ко врагом на бой».

Кузнецов и Морохин ставят под сомнение версию Авраама Палицына: «Соотнесение же комплекса источников позволяет вывести на первый план сцены воссоединения Второго и Первого ополчений фигуру Кузьмы Минина». Автор Псковской летописи отметил, что он «прииде в полк Княж Дмитреев Трубецкого и начат со слезами молити ратных о любви, да помогут друг другу, и обещеваше им великия дары». Еще более колоритно уговоры казаков Мининым описал безымянный автор «Повести о победах Московского государства» из смоленских детей боярских. «Выборный человек» обратился к казакам со словами: «Вы праздны стояще, кую честь себе обрящете… помощь ученити не хощете и вражде-злобе работаете?» Именно Минин, по словам автора, «своими доброумными словесы» убедил казаков, и они «яко от тьмы во свет уклонишася, всю вражию злобу забывше и чрез Москву-реку вброд поидоша, хотяше князь Дмитриеву полку… помощь учинити…» По данным Симона Азарьина, призывать казаков ездили архимандрит Дионисий, Минин и Авраамий Палицын, «вместе с Козмою молиша их».