Юлия Кантор - Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг.

Зондфюрер отдела пропаганды лейтенант доктор Манс (сотрудники Венского музея народоведения) утащил несколько старинных икон и шесть книг по нумизматике.

Тот же Манс забрал из отдела этнографии для отправки якобы в Венский музей большое количество старинных татарских художественных вышивок, тканей, медной с чеканными орнаментами восточной посуды.

Прибывший в Крым I/II–44 г. для эвакуации в Краков археологических коллекций Керченского, Феодосийского и Бахчисарайского музеев – профессор Штампфус взял 137 предметов из археологического отдела (древнегреческие вазы, статуэтки и пр.), 160 книг по археологии и 280 фотоснимков с археологических памятников Крыма.

Штабом Крымского немецкого главнокомандующего с 3/II–44 г. были взяты из Музея для украшения штабных помещений 6 картин и 4 рисунка.

13. Картины, рисунки и архив академика Самокиша Н. С. – после его смерти остались у его вдовы Наталии Георгиевны Добровольской, которая проживает в настоящее время в гор. Симферополе по улице Жуковского № 22. Она говорила мне, что собирается все художественное наследство Н. С. Самокиша передать за соответствующее награждение в Третьяковскую галерею или в Харьковский Художественный музей.

Около 20 этюдов и рисунков Самокиша очень хорошего качества находятся у бывшей иждивенки Самокиша гр. Авалиани Расканны Ивановны (она проживает в этом же доме), а около 10 кратин и этюдов находятся у гр. Маркова (библиотекарь Симф. Центр. Обл. Библиотеки). Отдельные более мелкие работы Самокиша находятся у ряда граждан Симферополя.

14. После гибели художника Богаевского К. Ф. его художественное наследство было распылено по разным местам.

По имеющимся данным часть картин, принадлежавших Богаевскому, Крымская группа Эйнзенцштаба Розенберга вывезла в Германию, при поспешном отступлении 4 ящика с картинами и 2 папки с рисунками немцы бросили в Симферополе. Эти ящики и папки мной были вскрыты в присутствии соответствующей комиссии и на картины и архивные документы составлена подробная опись. Найденные картины и документы оставлены на хранение до особого распоряжения при Симферопольском Музее краеведения.

Здесь же в Симферополе была обнаружена часть библиотеки Богаевского (740 кар.), вывезенная из Феодосии. Библиотека состоит главным образом из книг по вопросам искусства. На означенные книги была составлена соответствующая опись и они оставлены на хранение при Симф. Областной библиотеке.

В Феодосии мне удалось также обнаружить часть картин, рисунков и архивных материалов Богаевского. Одна папка с рисунками художника Фесскера и Богаевского, вдовой последнего была передана на хранение в Феодоссийский музей. Часть акварелей была обнаружена у местного врача П. Фурса, которому вдова Богаевского передала их на сохранение; одна картина маслом находилась у музейного служителя Дорменко, который ее хранил у себя при немцах. При раскопках в руинах около домика и мастерской Богаевского мною было обнаружено несколько писем, адресованных Богаевскому (среди них одно письмо от поэта М. Волошина, 2 письма худ. А. В. Григорьева, 2 письма худ. Шоронова и еще других лиц). Мною дано распоряжение администрации Феодосийского музея и члену Союза советских художников Крыма скульптору Сныткину, проживающему в Феодосии, произвести подробные раскопки всех руин около мастерской Богаевского и собрать все архивные материалы, какие там будут обнаружены. Домик и мастерская Богаевского от воздушной бомбардировки и артснарядов пострадали в незначительной степени, только мародеры из местного населения растащили всю обстановку, выломали деревянные полы, оконные рамы и двери. С целью сохранения дома от дальнейших разрушений, я велел заложить оконные и дверные просветы камнем и установить за ним присмотр.

На обнаруженные в Феодосии картины, рисунки и архивные материалы Богаевского мною также была составлена подробная опись, которая при сем прилагается. Все эти материалы оставлены на хранение в Феодосийском музее.

В виду отсутствия какого бы то ни было транспортного сообщения с Коктебелем, туда я выехать не мог, и поэтому Коктебельский дом М. Волошина и его коллекции мною обследованы не были.

Художник Бирзгал Я. П.

Ленинград, май 1941 год. Закончены занятия в младших классах. Впереди долгожданное лето, поездка на дачу. Веселые каникулы, прогулки в лес за грибами, ягодами, игры, купание, катание на лодке – зависит, кто куда поедет. Нам, детям, ничто не предвещало беду. Я закончила 2-ой класс 35-ой средней школы, что была напротив Никольского собора. С нетерпением ожидала, когда поеду с бабушкой на дачу.

22 июня, воскресенье, прекрасный, не очень жаркий солнечный день. Я, моя школьная подруга и наши мамы с утра пораньше отправились на прогулку в Петергоф – излюбленное место прогулок ленинградцев, в парк, к фонтанам. Сфотографировались на память у одного фонтана, дали наши адреса фотографу (и к нашему удивлению и радости, несмотря на войну, получили этот ценный снимок – в день войны) и продолжили прогулку по тенистым аллеям, рассматривая многочисленные фонтаны причудливой формы. Конечно, не забыли и любимый грибок – там всегда весело – один намок, другому удалось выскочить сухим.

В какой-то момент (около 12 часов) мы увидели толпу, стоящую около репродуктора. У многих на глазах были слезы, люди тихо, взволнованно переговаривались. Мы поняли, что случилось что-то страшное – война!

Выслушав до конца заявление Молотова, люди кинулись на вокзал, скорей, назад, в Ленинград. Давка в вагоне была невообразимая, всем хотелось скорее вернуться домой.

Вечером пришел отец. Вспомнив, что когда началась финская война, я услышала дома такую фразу: «Мы их (финнов) шапками закидаем», я подошла к отцу его успокоить и повторила: «Мы их шапками закидаем». Отец очень серьезно мне ответил: «Нет, Аленка, эта война будет тяжелой». И его предсказание сбылось.

Помню, что сразу, в самом начале войны, оконные стекла мы заклеили крест накрест полосками газет, как мне объяснили потом – чтобы они не вылетели от воздушной волны при взрывах бомб. Окна завесили темной тканью.

Началась эвакуация школьников. Мои родители решили, что я, мама и бабушка не будем уезжать из Ленинграда. В сентябре, несмотря на тяжелую обстановку, некоторые школы все же приступили к занятиям. Мне не пришлось идти в школу – в нее попала бомба в один из первых налетов вражеской авиации.

Где-то в начале сентября при налете и сбросе множества зажигательных бомб на Бадаевских складах, где хранились запасы продовольствия, начался пожар. Помню столб черного дыма над городом. Расплавленный сахар, смешанный с землей и мусором, растекался по улицам. Ленинградцы собирали его. Помню, что на следующий день двоюродный брат, который перед войной приехал к нам поступать в ремесленное училище и сразу в первые дни войны был призван на работу на военный завод, принес двухлитровый алюминиевый бидончик с этим сахаром (мы его называли «патока»). Как же он нам потом пригодился, когда мы пили кипяток!