Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Зашел я в управление, в котором был большой начальник местным отделением – пристав Кибиров Иван Игнатьевич. Меня приняли в число стражников, назначают на станок Курейка, надзирать за административно-ссыльным Джугашвили Иосифом Виссарионовичем.

Меня снабдили инструкцией и наказали, чтобы я наблюдал за Джугашвили строго, а именно не пускать со станка Курейка, не давать возможности входа на пароход, которые приходят в Курейку, не допускать читок каких-либо журналов, газет и т. д., не допускать сборища и запретить игры, катанье или прогулку на лодке, не иметь огнестрельное оружие и спиртных напитков. Все это приказали строго соблюдать. Я обещал исполнять, но все же думал: все это в моих руках. Буду делать или нет, кто меня будет проверять.

Кибиров пишет пакет такого содержания: по приезде на станок Курейку я должен сменить стражника Лалетина Ивана Ивановича […]

Этот стражник был из рода минусинский казак с рыжей бородой, напоминающий по старому волостного старшину. В этом человеке была вся царская служба, он действовал по указу-инструкции, запрещал и не давал свободы ссыльному, не пускал ни на шаг […] о чем у него с ссыльными была вражда. Ссыльные в свою очередь доносили приставу Кибирову: просим господин пристав уберите этого негодяя Лалетина, иначе у нас будет жертва. Просьба ссыльных Свердлова Я. М. и Иосифа Виссарионовича Джугашвили.

Вот ввиду этого меня и назначили на станок Курейку. Я приезжаю на станок, захожу в квартиру к Лалетину, который проживал на квартире Тарасеева Михаила Андреевича, подал пакет, который следовал Лалетину. Он прочитал, а в этом пакете говорится так: сдать свой пост Мерзлякову М.А., и что имеется из оружия, винтовка старого образца, шашку и ссыльного Джугашвили, а самому явиться в село Монастырь.

Лалетин мне сдает и говорит: смотри за этим ссыльным, который в любую минуту может бежать. Сдав мне оружие, Лалетин предложил пойти на квартиру к ссыльному, который находился налицо, но я не пошел, для меня это очень совестно было, думаю – «я простой мужик», а ссыльные бывают ученые, образованные люди, вот я и не пошел. Для меня это было очень совестно. Лалетин говорит: «Какой же ты будешь служака, не будешь знать когда сбежит ссыльный, и ты за него будешь отвечать». Но все же я не пошел в квартиру ссыльного. Лалетин собрал свои вещи, должишки кое с кого и собрался в путь-дорогу. Он думал, что его будут везти на подводах, но как он надоел даже жителям, и они не дали ему подводу. […]

Я занял свой пост в Курейке и не хожу к Иосифу Виссарионовичу. На третий день, я сижу в квартире и вижу, заходит ко мне человек и объясняется: «Давайте познакомимся, я политический ссыльный Джугашвили». Я говорю, пожалуйста, приятно, говорю, видеть. Тут мы завели разговор. Он меня спросил, откуда я и как сюда попал. Я объяснил, что из Красноярска. Он спросил, семейный я или нет, я говорю, семейный, но семейство в Монастыре – жена и трое детей, они тоже приедут сюда. Он мне начал рассказывать про Лалетина, как он беспокоил нас с Яковом Свердловым, хотя ему не было дела до Свердлова, так как за ним надзирал не он, а другой стражник, который жил тоже на станке Курейка. Лалетин не давал возможности читать, ходить на прогулку, охоту, даже не пускал выйти на берег прогуляться – все следил за каждым движением. Он надоел жителям, которые рассказывают о его жестокости. […]

Со слов жителей и ссыльных я решил, что так делать не нужно. С первого же дня дал полную свободу, не запрещал прогулку, давал возможность входить на пароход, кататься на лодке. Ссыльные имели собственные лодки, у Якова Михайловича была крашеная лодка, а у Джугашвили простая. Отпускал рыбачить на целый месяц. Иосиф Виссарионович часто ездил, на лодке, на половинку – местечко вниз по Енисею 18 км от Курейки. Уезжал под предлогом добывать вьюнов. Я за ним не надзирал, а Кибирова уведомлял каждую неделю рапортами через почту – на станке Курейка все благополучно, административно ссыльный находится налицо. А на самом деле его давно уже нет. Так повторялось все три года, с 14 г. по 17 год. Жители удивлялись, вот Лалетин не давал возможности гулять на угоре, а ты отпускаешь на месяц и не боишься, что ссыльный убежит. Но я так был уверен, никогда не думал, чтобы Иосиф Виссарионович мог убежать. Он мне говорил: «Я от тебя бежать не буду».

Однажды, когда мой поднадзорный был в отлучке, приехал урядник Иконников проверять посты, я наудалую отдал рапорт, что ссыльный находится налицо, а на самом деле его нет. К моему счастью, он не пошел проверять и не потребовал привести его. Жители тоже умолчали, потому что с ними я жил в хороших отношениях.

В зимнюю пору мы ездили с Иосифом Виссарионовичем в Монастырь за продуктами и т. п. Едем на одной подводе, делали остановку на первом станке Горошиха у Иполита Федосьевича Петрова, на втором станке остановка у Одинцова, с которым Иосиф был в ссылке в Иркутской тюрьме. У него мы жили 3–4 дня. На третьем станке Ангутиха, потом Якуты и Селиваниха, а затем в Монастырь. Ездили и на собаках. По приезде в Монастырь я иду в управление пристава с рапортом, что мы приехали с ссыльным Джугашвили, а Иосиф Виссарионович идет по своим делам, к товарищам Бограду Якову Ефимовичу и другим. Живем в Монастыре до тех пор, пока Иосиф Виссарионович мне скажет: «завтра едем». Я заказываю подводу и едем в обратный путь, в Курейку. Возчики были весьма довольны такими пассажирами. Иосиф был для них знакомый. С ними он всегда был веселый в разговорах, шутил, угощал табаком, который возчики не имели, а у Иосифа был легкий табак – марка Асмолова.

Замечательные были наши поездки особенно летом, вниз по течению. Вода несет без труда. Во время приезда в Канашель опять ночуем 2–3 дня, а там в Курейку – вот наши поездки так совершались зимой и летом. Зимой в дорогу нам давали теплую одежду с места и до места и угощали на всех станках. Иосиф Виссарионович большой любитель сырой рыбы, строганины, а летом кушал сырую свежую рыбу, и я следовал его примеру. Приедем в Курейку, не успеем подняться на угор, нас окружают жители с вопросами, идут за нами в квартиру и спрашивают, что нового, он больше знает меня, рассказывает, что читал в Монастыре, а я рассказываю, как ехали по станкам. Вот так и текла наша жизнь.

Станок Курейка состоял из 10 домов. Тарасеев Михаил Андреевич – середняк, но хлебосол, который выручал бедняков и поддерживал Перепрыгиных. […] Тарасеев Алексей Яковлевич – жил справно, Иванов Петр, енисейский мещанин, содержал купчиков и ихние товары. Кандин Павел Куприянович, Тарасеев Николай Алексеевич, двое Салтыковых, два Якова Тарасеева и сироты Перепрыгины, у которых жил товарищ Сталин – их было пять братьев Иона, Дмитрий, Шура, Ваня, Гоша и две сестры Таля и Лидия. Жили они бедно, хлеба в запасе не имели, кормились по людям, работая за кусок хлеба, одевались кое как. […] Все эти люди занимались рыбным промыслом, а я был стражником […]