Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Я ходил на охоту за дичью, узнал все озера и острова. […] Однажды мне захотелось убить лебедя, это было весной, как раз в ту пору, когда Енисей заливал левый берег верст на 25 и больше, в некоторых местах видны были только вершины высоких деревьев. Вот я решил ехать на ветке [810], которую называют «душегубкой», к лебяжьему озеру. […] Озера все слились в одно и получилось море. […] На пути попадалось очень много дичи, утки разных пород, но я не стрелял. Хочу добраться до лебяжьего озера. Наконец увидел громадный круг […] окруженный мелким кустарником, настолько густым, что сквозь ветви трудно видеть, что делается на озере. Я подплыл очень близко и с трудом увидел на другой стороне у кустов что-то белеет. Я решил, что то лебедь. Началась моя охота. Выбрал удобное место и прямо с ветки выстрелил, мой лебедь заковырялся на воде, я поспешил к нему, через густую чащу подъехал к моей жертве, и к моему удивлению вижу тонущего зайца вместо лебедя. Положил я зайца в ветку, он еще жив, я ему нанес ранение в заднюю ногу. […] Окончилась моя охота, и я отправился домой. Солнце и ветер подсушили моего зайца, он сидит спокойно. Оказалось, я ездил очень долго. Мое семейство и курейские жители, в том числе и Иосиф Виссарионович, меня разыскивали. […] Беру зайца в руки […] и пошел по направлению к дому […] мой заяц ревет как ребенок. […] Пришел в квартиру, меня встретил народ, в числе их был и Иосиф Виссарионович и меня просил, чтобы я этого зайца отпустил не на волю, а оставил бы его в помещении, узнать, сколько принесет щенков, так как это была матка и в положении. Живет моя зайчиха в помещении, ест хлеб, молоко. Иосиф навещал каждый день, перевязывал раненую ногу. Через две недели пропала зайчиха, так и не разрешилась.

Т. Джугашвили был человек простой, с каждым человеком обходился попросту, любил человека называть ласково, например Ивана Ваней, Александра – Шурой и т. д., если пожилые, то по отечеству. Юраков, тунгусов, самоедов принимал и оказывал им помощь в материальном отношении и по медицине. Однажды юрока Мандикова Ганю привел в полный порядок, обмыл, обрил волосы с головы, это было зимой. Мандиков проживал со своей семьей в чуме в тайге. Мандиков приехал домой, входит в чум, его жена при блеске луны и при мерцании слабого света от костра, да и вдобавок обритого, обстриженного, жена не признает за Ганю, а решила что это шайтан, хотя Ганя спешил уверить, что это я, Ганя Мандиков. Кое-как уверил суеверную жену.

У Иосифа Виссарионовича в квартире валялась железная банка из-под монпансье, в которую вмещалось десять фунтов. В последнее время в этой банке была осетровая икра. Забралась в дом собака, учуяла икру, всунула голову в банку, а кто-то пошел, испугал собаку, она не сумела освободить головы из банки, не знает что делать, нужно бежать, бросилась в одну сторону, в другую, затем угодила в окно, а банка все на голове. Собака света не видит, не видит, куда бежит, но все же продолжает бежать. Бежит между домов по угору. Народу собралось много, вся Курейка собралась. Молодые ребята за ней бегают, собака бедная без ума и вдруг собака свалилась под угор. Высота угора над Енисеем не меньше 6 метров. Собака угодила в воду. Сняли банку с головы собаки. Собака жива.

Иосиф Виссарионович проводил свое время в рыбной ловле, в изготовлении рыболовных инструментов. Бывало, сядет на одно колено, на другом колене секет гребтовину для переметов. Вязал уды, крючки, умел делать веревки из лозы.

Местные жители удивлялись. Плавал Иосиф на лодке один, в какую угодно погоду. Самая плохая погода «верховка». В эту погоду местные жители не ездят, считают ее самой опасной, а Иосиф едет, бросает переметы на Енисее. […]

Зимой живем в Курейке и проводим долгие ночи. Проводили вечерки по-деревенски, которые Иосиф посещал. На вечерках Иосиф играл, шутил, танцевал по-деревенски, катался на катушке. Все это он знал. Играл в карты на корольки или в дурачка. Слушал рассказы стариков и рассказывал сам, что для нас было интересно. Имел поговорки, я и сейчас не забыл – «Ни богу свечка, ни черту кочерга», а то еще так «Ни в городе Иван, ни в деревне Селифан». Иосиф большой любитель курить из трубки. Часто носил русскую одежду, черного цвета брюки и гимнастерка, английские сапоги, т. е. сапоги русские на английскую моду – тупой носок. Часто можно было видеть Иосифа без головного убора, иногда ходил в черной шляпе. Волосы и усы черные как смоль, проворный, как я называю живой, походка скорая и решительная […] Веселый и шутить умеет, особенно с маленькими детьми. Бывало у меня проводил вечера с моими детьми. […]

Иосиф Виссарионович жил на квартире у Перепрыгиных с мая 1914 года. Квартира была самая жалкая, грязная и темная. Окна вместо стекол забиты досками и тряпками, русская печь разваленная, во время топки дымила, обогреться было негде. Хозяева уходили к соседям – Тарасееву Михаилу Андреевичу и ко мне. Иосиф Виссарионович сидел в дыму, морща глаза, сидел одетым в пальто. В комнате Иосифа Виссарионовича стояла деревянная койка, постельная принадлежность неважная, деревянный столик, на котором был письменный прибор и газеты, которые он получал из Монастыря, я не запрещал. […]

Сам Иосиф Виссарионович ходил по Курейке в сапогах (тупой нос), брюки и френч черного диагоналя в рубчик. […] Брился моей бритвой. В бане мылся, как и местные жители. Бани здесь строились по курному, и каждый житель приглашал его в баню, особенно Михаил Андреевич Тарасеев. Летом купался в Енисее.

Я как сейчас вижу его лицо, его быструю походку, легкую, ходил он на носках, в припрыжку. Трубочка в руках или в зубах, так что с ней не расставался. […] Любил он рассказывать о своем детстве, как он рос у родителей: «Бывало, как захочу капризничать, мать не может угодить, и сам не знаю чего нужно». Вот тут-то и смех начинается […]

Во время досуга поедет бывало добывать вьюнов, которые задерживаются в курганах, от Курейки 18 километров, на местечке Половинка. Ловят вьюнов, лазят в этих курганах. Живет бывало по 20 и более дней. Я один раз был там случайно, и видел, как он ловит этих вьюнов. У него был шалаш из веток, маленький. В нем лежали постель и несколько газет, а наш рыбак ходит поодаль от шалаша. Голова была обвязана белым полотенцем, как носят обыкновенно восточные люди. Это было 1916 года, когда горела тайга, дым был настолько сильный, то пароходы из-за дыма не шли, а стояли. […]

Однажды он взял мою ветку, которая была на Ховроньином выделе, так называли озеро, мелкое озеро. Сел наш смельчак в ветку, а я держу ветку, только я отпустил, а он сразу брык в воду. Смех. Утонуть нельзя, у берега мелко. Все же научился управлять веткой. […]

За последнее время я часто стал видеть Иосифа Виссарионовича во сне. То мы с ним рыбу ловим, то едем в Монастырь, то будто мы с ним разговариваем в Кремле.