Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

27 февраля 1909 г. И. Джугашвили прибыл наконец в Сольвычегодск, о чем уездный исправник донес в канцелярию вологодского губернатора (см. док. 6). Местная жительница М. П. Крапивина вспоминала, что он был «худой, осунувшийся, истощенный» (см. док. 14), что согласуется с недавно перенесенной тяжелой болезнью.

Краеведы 1920-х гг. именовали Сольвычегодск «мирноспящим городом-деревней», тихим маленьким городком. По переписи 1863 г. в городе было 202 дома и 1332 жителя, в самом конце XIX столетия «мещан и купцов обоего пола» числилось 478 человек, остальные обыватели считались крестьянами [137]. На начало XX в. город занимал 1,2 квадратные версты, в нем было 254 дома, из них только 10 каменных, в основном это были административные здания. Улицы были немощеные и суммарно тянулись на 10 с половиной верст. Канализации и водопровода не было, зато имелось 30 керосиновых фонарей. По переписи 1897 г. в городе значилось 1788 жителей, из них 230 дворян (потомственных, личных и почетных), 104 лица духовного звания, 30 купцов, 316 мещан, 1030 крестьян и 78 человек, не входивших в перечисленные группы. Причем 80 % населения составляли люди в возрасте до 30 лет. Занимались жители главным образом сельским хозяйством. Фабрик и заводов не было, но существовали различные кустарные промыслы [138].

В Сольвычегодске И. Джугашвили, несомненно, как делали все ссыльные, нанял себе комнату в чьем-то доме. По прибытии он указал при заполнении сведений о себе, что холост, детей нет, мать живет в Гори, отец ведет бродячую жизнь, братьев и сестер нет, у родителей состояния нет, сам он собственных средств к существованию не имеет, ремесла никакого не знает, а прежде зарабатывал на жизнь уроками (см. док. 7). Как всем таким неимущим ссыльным, ему назначили казенное пособие – 7 руб. 40 коп. в месяц [139]. Одинокие ссыльные (так же как и вольные, пришедшие в город на заработки), жившие в съемных комнатах, сами себе еду не готовили. Обычно они или платили за обед квартирным хозяйкам, или же пользовались возникавшим в городах, где ссыльных и пришлых было достаточно много, мелким промыслом местных жительниц, которые устраивали небольшие домашние столовые, договаривались с несколькими ссыльными, что будут кормить их дешевыми обедами. В остальное время ссыльный жилец питался хлебом с колбасой да булками, брал у хозяйки кипяток для чая, покупал у соседок молоко. Вероятно, так делал и Джугашвили.

Где именно он жил в 1909 г., не ясно, да и вообще об этом периоде его ссылки сведений немного. По-видимому, в памяти местных обывателей слились воедино два временных отрезка его пребывания в Сольвычегодске – в первой половине 1909 г. и с октября 1910 по июнь 1911 г. К тому же их рассказам в полной мере свойственно то же, что и любым другим воспоминаниям о ссыльном Сталине: в ту пору, когда он жил в Сольвычегодске, на него не обращали особого внимания, позднейшие воспоминания перемешаны с вымыслом, и исследователю остается гадать, где проходит грань между тем и другим. Наверняка в этой ссылке по своему обыкновению Иосиф Джугашвили много читал и пользовался местной библиотекой, брал книги, у кого мог. Но вот что чаще всего рядом с ним лежали все три тома «Капитала» Маркса, весьма сомнительно (см. док. 12, 13). Любопытно сочетание рассказа М. П. Крапивиной, что он брал книги по богословским вопросам у местного священника, с открыткой с изображением библейской сцены, посланной им позднее из Баку Т. Суховой (см. док. 18). Уж не пришло ли Кобе в голову пополнить свое семинарское образование? Вероятно, он проводил время в местной чайной. Возможно, он бывал в клубе местной интеллигенции, заходил иногда к знакомым в гости, вообще искал общества. Конечно, вращался в кругу ссыльных.

Слабым, но все же ориентиром для исследователя могут служить обстоятельства создания воспоминаний. Учитывая, что в 1930-1940-х гг. в Сольвычегодске еще оставалось немало свидетелей былой жизни политических ссыльных и местные жители (а также партийные деятели) так или иначе отдавали себе отчет в степени правдоподобия тех или иных реалий, можно предполагать, что рассказы, записанные работниками местных музеев и истпартов, ими самими расценивались как более достоверные, нежели те, которые авторы присылали по собственному почину, особенно если за их созданием просматривалась некая корысть.

Так, местная жительница А. А. Дубровина, хозяйка дома, где квартировало несколько (по ее словам, двенадцать) ссыльных, в конце 1944 г. в письме в Вологодский обком партии рассказала о том, что в ее доме ссыльные собирались для нелегальной работы. «Собрания проводились вечерами в 8-10 часов и иногда днями. Вечером проводились при закрытых одеялами окнах и при 3-х линейной лампочке, сидя на полу. Хозяйка способствовала этому, для этого уходила на прогулку, запирая выходную дверь на замок», а «Иосиф Виссарионович строго следил за работой каждого члена этой группы и требовал отчета о проделанной работе. Были среди этой группы люди изменники, то с такими людьми расправлялись по-своему». В качестве примера Дубровина назвала некого ссыльного Мустафу, который «оказался изменником» и был за это утоплен в реке Вычегде, причем убийца купил на базаре барана и зажарил его целиком, чтобы справить «тризну по Мустафе». Еще Дубровина поведала, будто бы впоследствии, делая ремонт, она нашла за плинтусом тайник с документами, на которых увидела подпись «Иосиф». Эти бумаги представляли собой: «1. Революционные песни (несколько экземпляров). 2. Наказ товарищам. 3. План с обозначением цифрами. Я этот план совершенно не понимала, то муж мне объяснил, что под цифрами обозначены квартиры хозяев, где могли найти поддержку лица этой группы на случай побега или других причин» [140]. Предъявить этих бумаг Дубровина не могла, якобы она их «долго хранила, но в настоящее время они утеряны». Рассказ Дубровиной представляется абсурдным и навеянным позднейшими историко-революционными сочинениями или кинофильмами. Какой смысл было прятать за плинтусом тексты революционных песен, которые все помнили наизусть и хором распевали на вечеринках и прогулках? Зачем ссыльным зашифрованный план квартир в крохотном городке, где все друг друга знают? Причины, по которым А. А. Дубровина сочинила эту историю, становятся ясны из ее же рассказа. Ее муж и хозяин упомянутой квартиры служил в полиции. Очевидно, стремясь обезопасить себя и свою семью, Дубровина и стала рассказывать, будто бы поступил он в полицию специально по просьбе ссыльных революционеров, чтобы им помогать, прибавив красочные подробности из созданного пропагандой образа подпольщиков.

В чем вообще могла заключаться революционная работа в маленьком тихом городе, лишенном промышленности и, стало быть, пролетариата? И. Голубев, отбывавший ссылку в Сольвычегодске в 1910–1911 гг., в то время, когда Джугашвили был там во второй раз, пояснял, что «в ссылке, да еще в таком маленьком городке, как Сольвычегодск, нельзя было и мечтать о революционной работе среди местных жителей. Единственная возможность предоставляется ссыльному учиться и подготовлять себя к будущей революции» (см. гл. 20, док. 9). Вряд ли в Сольвычегодске могло происходить что-либо, помимо собраний самих ссыльных, да и те больше для развлечения. Два таких собрания в конце мая и начале июня 1909 г. – одно на мосту, другое в лесу за городом – были замечены полицией, во втором случае компания из 15 человек сидела ночью с 11 на 12 июня у разложенного на речном берегу костра [141]. Воспоминания принадлежавших к числу ссыльных Татьяны Суховой, Александры Добронравовой повествуют об обычных встречах, знакомстве, вечеринках (см. док. 8, 9, 12). В то время среди сосланных в Сольвычегодске не было заметных фигур и известных имен. Очень ненадолго И. Джугашвили мог встретиться там с Иннокентием Дубровинским, приехавшим в середине февраля, но уже 1 марта бежавшим за границу [142]. Побывал в Сольвычегодске также активный бакинский большевик Иван Фиолетов, но и с ним Джугашвили разминулся: Фиолетов прибыл в город поздней осенью 1908 г., прожив три или четыре месяца, перевелся к жене, сосланной в Яренск, где был уже в начале 1909 г [143]Среди прочих сольвычегодских ссыльных нужно выделить Стефанию Леандровну Петровскую.