Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Согласно телеграфному донесению балаганского уездного исправника от 6 января 1904 г., побег произошел накануне, 5 января (см. док. 11), причем в составленном 16 января списке политических ссыльных уезда по состоянию на 1 января Джугашвили значится наряду с прочими (см. док. 5). Неясно, какой промежуток отделял неудачную первую попытку побега от второй, окончившейся успешно, но все свидетели упоминают, что дело было в разгар зимы. Гусинский вспоминал, что Джугашвили провел у него несколько дней, прежде чем уже должным образом одетым отправился по железной дороге на запад. О «начале января» и 5 января говорит в разных версиях своих воспоминаний С. Аллилуев, который, впрочем, мог почерпнуть эту дату из вышедших к тому времени официальных жизнеописаний Сталина.

Есть и другие мемуарные рассказы, в целом описывающие ту же схему побега, но с расхождениями. Например, называются разные железнодорожные станции, к которым направлялся беглец (от Новоудинского можно было ехать к соседним станциям Транссибирской дороги как на запад, так и на восток). А. В. Островский счел заслуживающим внимания письмо некоего М.И. Кунгурова, ссыльного, жившего в Новой Уде. В 1947 г. он написал в Кремль Сталину, напоминал, что в Новоудинском тот жил на квартире Кунгурова, «в 1904 г. я увез вас лично в село Жарково, по направлению к станции Тыреть Сибирской железной дороги, а когда меня стали спрашивать пристав и урядник, я им сказал, что увез вас по направлению в г. Балаганск. За неправильное показание меня посадили в каталажку и дали мне телесное наказание – 10 ударов, лишили меня всякого доверия по селу. Я вынужден был уехать из села Новая Уда на ст. Зима Сибирской железной дороги». Далее Кунгуров жаловался на возраст и здоровье, сообщил, что воевал в Якутском партизанском отряде, и просил помочь получить персональную пенсию. Сталин на письме Кунгурова оставил помету, что не помнит его. ИМЭЛ вступил в переписку с существовавшим тогда в Новой Уде музеем Сталина, в результате которой выяснилось, что Кунгуров действительно жил в то время в селе, но никто не знает о его участии в побеге Иосифа Джугашвили [433]. А. В. Островский полагал маловероятным, чтобы Кунгуров мог обратиться лично к Сталину с письмом, «если бы оно не соответствовало действительности». Однако архивные фонды (в первую очередь фонд Сталина в РГАСПИ) хранят примеры обращений и прямо к Сталину, и к другим высшим советским руководителям, содержащих совершенно фантастические сведения, якобы принадлежащие к сталинской биографии. Среди них можно встретить обращения дам, считавших себя дочерьми вождя (и ссылавшихся в этом на своих матушек), а также и «спасителей» Сталина, будто бы помогавших ему избежать ареста, иногда при совершенно сказочных обстоятельствах [434]. Зачастую авторы такого рода фальшивых мемуаров демонстрировали явную корыстную заинтересованность, просили прибавку к пенсии, садовый участок и т. п. Надо отметить, что со сходными просьбами обращались к Сталину и его настоящие старые знакомые по жизни в ссылках, Сталин на их письма отвечал и даже мог послать некоторую сумму денег [435]. Известно, что он отличался завидной памятью на людей, способен был узнать на партийном съезде в 1930-х гг. рабочего, с которым был мимолетно знаком по революционной работе в Баку или Тифлисе. Поэтому уже то, что Сталин не вспомнил Кунгурова, следует считать веским аргументом в пользу недостоверности его рассказа. Письмо Кунгурова представляет собой типичный псевдомемуарный источник, какие встречаются исследователю сталинской биографии в изобилии. Найденные по отдельности, они заставляют задуматься, не кроется ли за ними неизвестный эпизод сталинской биографии, и зачастую вводят ученых в заблуждение. В истинном свете эта категория документов становится видна, будучи взята в совокупности, в ряду однотипных примеров.

Представляется, что причиной слухов и домыслов относительно побега Джугашвили из первой ссылки было возникшее задним числом представление о невозможности бежать из Новоудинска, в особенности не имея денег. Но, как видно из рассказа А. А. Гусинского, побеги устраивались, а деньги не были таким уж непреодолимым препятствием. Очень много решали солидарность ссыльных и сочувствие к ним местного населения. К тому же следует обратить внимание на еще одно остающееся недооцененным обстоятельство: ведь летом 1903 г. заработала по всей длине Транссибирская железнодорожная магистраль. Она избавляла ссыльных от традиционного пути в ссылку по этапу, но эта же магистраль решительным образом меняла положение дел в плане побега. Раньше беглецу надо было преодолеть тысячи верст необитаемого или малонаселенного пространства, отныне же стало достаточно добраться до ближайшей железнодорожной станции и позаботиться о правдоподобно выглядящих проездных документах или заручиться помощью железнодорожников. Похоже, полицейские власти не сразу осмыслили эту новую реальность и до самой революции так и не нашли эффективного способа ей противостоять. Георгий Уратадзе утверждал, что бежал из ссылки в Оренбурге, просто купив билет и сев на поезд [436].

Годом раньше бежал из Иркутской губернии Л. Д. Троцкий, так вспоминавший об этом времени: «Ссыльные не хотели больше оставаться на своих местах. Началась эпидемия побегов. Приходилось устанавливать очереди. Почти во всяком селе встречались отдельные крестьяне, еще мальчиками подвергшиеся влиянию революционеров старшего поколения. Они тайно увозили политиков в лодке, на телеге, в санях, передавая из рук в руки. Сибирская полиция была, в сущности, так же беспомощна, как и мы. Огромные пространства были ее союзником, но и ее врагом. Поймать бежавшего ссыльного было трудно. Больше шансов было на то, что он утонет в реке или замерзнет в тайге» [437]. Побег Троцкого происходил по той же самой схеме: некий крестьянин вывез его с места поселения в санях, спрятав под сеном, и довез до железной дороги, где Троцкий сел в вагон, «куда иркутские друзья доставили мне чемодан с крахмальным бельем, галстуком и прочими атрибутами цивилизации». У него был фальшивый паспорт, в который он «сам наудачу вписал» фамилию Троцкий, «не предвидя, что оно станет моим именем на всю жизнь» [438]. И применительно к побегу Джугашвили Троцкий еще раз подтвердил, что «к началу 1904 года ссылка успела окончательно превратиться в решето. Бежать было, в большинстве случаев, не трудно: во всех губерниях существовали свои тайные „центры"» [439].

Таким образом, ничего необыкновенного в побеге Иосифа Джугашвили не было. Проблема только в том, что эти обстоятельства слабо отразились в источниках и стали поводом для домыслов и спекуляций.

Отправляясь из Новоудинска обратно в Грузию, Джугашвили знал, что за время его заключения и ссылки в партии произошли перемены. По свидетельству Гусинского, «тогда ссылка успела уже ознакомиться с брошюрой Ленина „Что делать". У т. Сталина были, кажется, и сведения о Втором съезде партии и расколе» (см. док. 8). На II съезде РСДРП, происходившем с 17/30 июля по 10/23 августа 1903 г. сначала в Брюсселе, затем в Лондоне, произошел раскол на большевиков и меньшевиков. Иосифу Джугашвили, как и всем партийцам, предстояло сделать выбор, к какой фракции примкнуть. Впоследствии он всегда утверждал, что не испытывал ни малейших колебаний, и немедленно принял сторону Ленина. И также к самому Сталину восходит сообщение, что именно во время ссылки состоялся его первый эпистолярный контакт с Лениным, чьими статьями он был очарован еще с конца 1890-х гг. [440](см. док. 7). Посредником, заочно их познакомившим, был Михаил Давиташвили, в конце 1903 г. уехавший в Швейцарию и примкнувший к группе Ленина (см. док. 6). Менее ясно и можно лишь догадываться, что именно ссыльный Джугашвили знал о положении в тифлисской организации и о чем были его горячие споры с товарищами-грузинами (см. док. 8).