Софи Боди–Жандро - История частной жизни Том 5 [От I Мировой войны до конца XX века]

Невозможность приватности

Сегодня лишь с большим трудом можно представить себе, какое давление оказывала семья на каждого своего члена. Не было никакой возможности скрыться от чужих глаз. Родители и дети ежедневно жили буквально друг у друга на голове. Туалет в обязательном порядке совершался под взглядами родственников, которым предлагалось отвернуться, чтобы никого не смущать. Вот как, к примеру, было в шахтерской среде, до тех пор пока угольные компании не оборудовали душевые: горняк возвращался домой, где его ждала лохань с горячей водой, которую жена нагрела для него на плите. Он мылся прямо в общей комнате, жена ему помогала. На ферме дела шли не лучшим образом: омовения совершались в общей комнате или во дворе; впрочем, мылись нетщательно и никогда не мыли все тело целиком.

Так же обстояло и со сном. В одной комнате и даже в одной кровати спало по несколько человек. Мишель Куост описывал восторг мальчишек, вскоре после окончания I Мировой войны приехавших в лагерь на каникулы и увидевших кровати: «Ух ты, отдельная кровать — каждому!» Его это не удивляет: «Довольно часто в домах бывает всего одна кровать. В ней спят вдвоем, вчетвером, впятером, а иногда и больше» [43] Ibid. P. 64–65. . В деревнях ситуация ничем не отличалась от городской: Пьер–Жаке Элиас делил с дедом кровать, стоявшую в общей комнате. В 1947 году двое этнологов, изучавших население в департаменте Нижняя Сена, констатируют те же факты и с негодованием людей, пришедших из совершенно другого мира, пишут о четырехлетием ребенке, который спит в одной постели с родителями [44] Bernot L., Blancard R. Neuville, un village français. Paris: Institut dʼethnologie, 1953. . И подобных примеров можно привести множество.

В таких условиях очень трудно было иметь какие–то личные вещи, разве что те, что помещались в карманах или в сумке. В этой тесноте трудно было создать себе собственный уголок. От близких ничего нельзя было скрыть: малейшее недомогание моментально становилось всем известно, и любая попытка изолироваться тут же вызывала подозрения.

Таким образом, понятие приватности было к этой ситуации неприменимо. Секс, для которого в буржуазных семьях существовали специальные помещения: супружеская спальня, будуар, на худой конец, альков, то есть отделенная часть общей комнаты, — здесь нельзя было скрыть. О том, что у девушки менструация, знали все, а в семьях шахтеров эти дни отмечались на приколотом кнопкой календаре, висевшем в кухне. Что касается секса, то им занимались либо на стыке частного и публичного пространства, в сумерках, в кустах, прилегающих к танцплощадке, или же на глазах у членов семьи. «Нет ничего аморального в том, что все или почти все население дома спит в одной и той же комнате, — писал в 1894 году один специалист по сельской жизни. — Напротив, благодаря этому осуществлялся взаимный контроль <���…>. Конечно, это нарушает приличия, но не в такой степени, как это кажется людям, привыкшим жить в отдельных комнатах» [45] De Foville A. Les Maisons types, 1894. Цит. по: Cuerrand R.–H. Op. cit. P. 218. . А Леон Фрапье рассказывает об одной паре, проживавшей вместе с детьми в маленькой комнате. Перед тем как заняться любовью, родители выставляли детей на лестницу, и те покорно сидели на ступеньках в ожидании момента, когда их позовут обратно [46] Frapié L . Op. cit. . То обстоятельство, что Фрапье приводит эту пару в качестве образца скромности и деликатности, говорит о том, что родители в большинстве своем не прятались от детей в такие моменты; в результате, отмечает историк, проблемы сексуального воспитания детей и подростков до начала 1960–х годов не существовало.

Как мы видим, в начале века частная жизнь огромного большинства французов в силу обстоятельств была неотделима от жизни семьи. В народной среде индивиду лично не принадлежало почти ничего, разве что какие–то мелочи, полученные в подарок: нож, трубка, четки, часы, украшение, туалетный несессер или принадлежности для шитья. Все эти пустяки имели очень большую символическую ценность для хозяина — только эти вещицы он мог рассматривать как свои собственные. Такая же связь существовала у крестьянина с его домашним животным: коровы, собаки, лошади имели собственное имя и своего хозяина. Мы видим, что привязанность современных людей к коту или пуделю мало чем отличается от отношения крестьян недавнего прошлого к своим животным.

Секреты и тайны

Частная жизнь была полна секретов. Семейные тайны охранялись даже от детей. Личные секреты — мечты, желания, страхи, сожаления, мимолетные или навязчивые мысли — в основном оставались несформулированными. Поэтому важна была фигура кого–то из посторонних людей, кому можно было бы доверить свои тайны. Речь не идет о враче: к нему обращались очень редко, лишь в тяжелых случаях, и его визит не располагал к доверительным разговорам. Некоторые, особенно женские тайны доверялись медицинским и патронажным сестрам; такие беседы велись на нейтральной территории — в поликлиниках, которые в первой половине XX века открывались повсеместно. Однако больше всего о частной жизни людей знали нотариусы и священники. Нотариус был в курсе семейных дел крестьян и буржуазии, мелкой и крупной: браки, покупки, продажи, аренды, разделы имущества и договоры дарения. Священник же исповедовал — особенно женщин — и без колебания задавал самые личные вопросы. Бедняки, у которых не было никакого имущества, неверующие, а также верующие, но не желающие, чтобы священник вмешивался в их частную жизнь, — это было одной из фундаментальных причин антиклерикализма, — держали свои тайны при себе и прятали свою частную жизнь за монотонностью повседневного труда.

Частная жизнь буржуазии была гораздо разнообразнее. В этой среде у человека было больше личного пространства: своя кровать, своя комната, свой собственный туалетный столик, а вскоре и ванная комната. У буржуа было больше возможностей завязать доверительные отношения: помимо нотариуса и священника, у него были слуги, семейный врач, который знал одновременно всех членов семьи и каждого в отдельности и с которым можно было поговорить наедине; в этой среде было гораздо больше общения с друзьями и родственниками: на досуге встречались с дядей, тетей, крестным отцом или крестной матерью, школьным другом или подругой… У лавочников и ремесленников не было для подобных вещей ни времени, ни места; их частная жизнь не сильно отличалась от частной жизни крестьян, хотя денег у них было больше. Мелкие буржуа — конторские служащие, коммивояжеры, бухгалтеры, фининспекторы, учителя, — чьи доходы не позволяли им подняться над народными массами, в то же время имели гораздо более насыщенную частную жизнь. Они составляли некую промежуточную категорию, о нравах которой нам бы хотелось узнать побольше.