Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Именно этим следует объяснять те усилия, которые тратили русская дипломатия и сам Александр, для того чтобы растолковать европейским дворам мирный характер Священного союза. В марте 1816 г. всем русским миссиям за границей было разослано письмо Александра, разъясняющее суть Священного союза. В нем еще раз подчеркивалось, что он и его союзники по договору намерены «приложить принципы мира, согласия и любви, которые являются плодами христианской религии и морали к гражданским и политическим отношениям», что те «охранительные заповеди» (précepts conservateur), которые издавна существуют в сфере частной жизни, теперь получают более широкое и более действенное распространение. «Единственной и исключительной целью» союза «может быть только сохранение мира и согласование нравственных интересов народов, которые божественному провидению угодно было объединить под знаменем креста». Особенно подчеркивалось, что «подобного рода договор не может заключать в себе никаких враждебных умыслов в отношении народов, не имеющих счастья быть христианскими» [ВПР, 1974, с. 116].

Насколько сам Александр верил в действенность христианской политики, сказать трудно. Роксандра Стурдза (Эдлинг), скептически оценивая европейское общество, мало проникнутое подобными настроениями, писала: «Император слишком хорошо знал людей для того, чтобы в них ошибаться, но он думал, что столь торжественная честь, оказанная христианской религии от всей Европы в лице ее правителей, будет искупительным признанием и справедливым исправлением того безбожия, которое предшествовало настоящим временам» [Edling, 1888, p. 242]. О безбожии XVIII в. и о необходимости нравственного очищения в то время в Европе говорили многие. Но никому не приходило в голову выражать эти идеи языком дипломатических соглашений. Именно это обстоятельство вызвало массу различных толков и слухов о сущности и целях этого загадочного союза. Одних он интересовал в плане войны и мира, других – как некий религиозный проект, преследующий цели нравственного преображения Европы.

С этой точки зрения на Священный союз смотрел Жозеф де Местр. В октябре 1815 г. он присутствовал в Гатчине у вдовствующей императрицы Марии Федоровны, где читался этот документ. Своими впечатлениями он почти сразу же поделился с графом А.К. Валезом: «Вы с великим удивлением узнаете, что так прямо и читали: Иисус Христос, наш Господь и наш Спаситель, Вечный глагол, Величие Отца, Сокровище любви…..Выражения заимствованы из Символа <���веры>, Литургии и даже мистических сочинений (des Mistiques), и тепленькими перенесены в дипломатию, что вызовет взрыв смеха в религиозной Европе» [Maistre, 1886, t. 13, p. 162–163].

В первую очередь Местра интересует вопрос, насколько этот договор может гарантировать распространение христианской религии в мире. Оказывается, что в нем нет ничего, что могло бы дать подобные гарантии. «Документ чисто декларативный. Это своего рода исповедание веры, которое, впрочем, не подписал ни один священник». Однако из этого не следует, что подписанный Акт бесполезен. Местр рассматривает его в контексте «великой религиозной революции», которая, по его мнению, «неизбежна в Европе и уже далеко продвинулась» [Ibid., p. 163].

В чем же Местр видит значение Акта? По его мнению, роль Священного союза преходяща и полностью обусловлена его духом, который «ни католический, ни православный, ни протестантский». Это плохо для католических стран, но хорошо для некатолических конфессий, так как препятствует религиозной замкнутости. В то же время Священный союз неразрывно связан с принципом легитимизма, провозглашенным на Венском конгрессе. И уже в этом он противоположен протестантизму, который, по мнению Местра, исходит из ложной идеи народного суверенитета, в то время как Священный союз исходит из идей подчинения подданных их государям, и в этом он совпадает с монархизмом католической церкви.

Суть религиозной революции, по мнению Местра, заключается в ее противоположности схизме XVI в.: «Государи изменили религию в XVI в., чтобы иметь деньги, в XIX в. они меняют ее, чтобы сохранить свои троны» [Maistre, 1886, t. 13, p. 164]. Таким образом, современное Местру религиозное движение имеет ретроградный характер.

Что касается России, то основная ее проблема заключается в религиозном невежестве, поэтому для нее религиозная революция означает в первую очередь просвещение. Эту миссию лучше всего выполняют иезуиты, потому что только они могут дать настоящее религиозное образование, соединяющее в себе истинную веру и науку. Русское духовенство, в силу своего невежества, не может составить иезуитам достойную конкуренцию. Поэтому главная опасность для католицизма в России исходит от протестантов. Местр уже не в первый и не в последний раз отмечает «весьма любопытный феномен: те, кто в этой стране боятся и ненавидят католицизм, тем не менее не испытывают ни страха, ни отвращения к протестантизму». Такое предпочтение нельзя объяснить рационально, так как если бы хоть немного прислушались к разуму, то «системе, которая разрушает почти все национальные догматы, предпочли бы систему, которая, сохраняя их все, добавляет к ним только еще один» [123]. Религиозное невежество способно привести к новой революции, еще более ужасной, чем та, которую только что пережила Европа. Чтобы этого не случилось, необходимо «ввести религиозное образование и полностью передать его в руки священников», т. е. ордену иезуитов.

Таким образом, Священный союз Местром рассматривается как промежуточный этап на пути религиозного просвещения. Россия включается в общеевропейский процесс религиозной революции и тем самым избавляется от православного невежества и протестантского влияния. Но сама религиозная доктрина Священного союза кажется Местру химерической. Христианство как объединяющая народы сила может и должно управляться только папой.

Между тем Александр был далек от мысли, организовав Священный союз, передать его в управление Риму. То, что Местр называл «великой религиозной революцией» в Европе, Александр желал возглавить сам. В обновленной Европе он стремился занять место Наполеона. Но если Наполеон считался гением войны, то Александр хотел быть, по выражению Н.М. Карамзина, «гением покоя». В качестве исторического прецедента русскому царю хорошо подходила роль Генриха IV.

С этим монархом Александра ассоциировали достаточно часто. Владимир Васильевич Измайлов в оде на восшествие на престол Александра I писал:

На политических идеалах Генриха IV Александра воспитывал Лагарп. В письме к молодому царю от 30 августа 1803 г. Лагарп, утверждая, что «между главами государств мало, кто достоин подражания», писал: «Генрих IV один сделал и хотел сделать больше, чем все его предшественники. Он был простой гражданин, он знал беззаконие и страдал от злоупотреблений. Так он поставил себе целью положить им конец. Великим несчастьем для народа стала преждевременная смерть этого государя, который имел все средства и пылкое желание заботиться о нем. По крайней мере, очевидно, что его учреждения должны были предупредить революцию, разрушив ее причины» [La Harpe, 1979, p. 83].