Марк Галеотти - Воры. История организованной преступности в России

Проблема не ограничивалась общей нехваткой кадров. Полицейские часто были необученными, а свод правил — не слишком эффективным. Городовые не патрулировали улицы, как их европейские или североамериканские коллеги. Они просто стояли на своих постах, расположенных так, чтобы они могли услышать свистки друг друга, и ждали, пока кто-то подойдет и сообщит о преступлении [103] Thurston, Police and people in Moscow, стр. 326. . Такой пассивный и статичный подход к полицейской работе означал, что полиция, по сути, «спала, как медведь в берлоге» [104] Вестник полиции , 4 февраля 1910 года. , напоминая скорее вахтеров, чем активных защитников населения.

Таким образом, не стоит особенно удивляться, что «ямы» и другие злачные места, оставленные без контроля со стороны государства, превратились в криминальные анклавы, напоминающие притоны и публичные дома Лондона старых времен, в которых грабители могли планировать свои налеты и продавать награбленное, где в любом кабаке можно было нанять костолома и где жизнь и смерть ценились одинаково дешево. В. Гиляровский в своих рассказах о Хитровке приводит следующую язвительную оценку: «Полицейская будка ночью была всегда молчалива — будто ее и нет. В ней лет двадцать с лишком губернаторствовал городовой Рудников… Рудников ночными бездоходными криками о помощи не интересовался и двери в будке не отпирал» [105] Владимир Гиляровский, Москва и москвичи (М.: АСТ, 2005). .

«Ямы» воплощали одновременно и отчаянное положение, и угрозу с стороны неимущей городской бедноты — по словам Дэниела Брауэра, «в популярной литературе Хитровка рисовалась как джунгли, как “темнейшая Москва”» [106] Brower, The Russian City , стр. 141–142. . Происходившее в трущобах вызвало все больше беспокойства не только из-за того, что криминализация многочисленного и недовольного населения могла привести к революционному брожению, но и из-за трансформации тамошнего преступного мира в профессиональный. По разным свидетельствам, нарушения закона, происходившие в одесском районе Молдаванка, населенном преимущественно евреями, все чаще напоминали «профессиональный преступный бизнес» [107] Sylvester, Tales of Old Odessa , стр. 40. .

Пусть издевательская галантность этого требования, вполне типичного для той эпохи, не введет вас в заблуждение: члены групп, занимавшиеся вымогательством, похищениями и запугиванием, не были ни деликатными, ни образованными. То были дети притонов и бараков городских трущоб. Именно там зарождалась новая криминальная культура, которая, в отличие от банд конокрадов, прекрасно адаптировалась в постреволюционную эпоху. Это был настоящий воровской мир .

Разумеется, преступные банды появились намного раньше. Многие из них были извращенными аналогами артели , традиционной русской формы рабочей ассоциации, которую уже освоили сообщества профессиональных нищих [109] Этот вопрос детально рассматривается в книге Валерия Чалидзе Уголовная Россия (Нью-Йорк: Хроника, 1977); а также в статье Yakov Gilinskiy and Yakov Kostjukovsky, From thievish artel to criminal corporation: the history of organised crime in Russia и в книге Cyrille Fijnaut and Letizia Paoli (eds.), Organised Crime in Europe: Concepts, Patterns and Control Policies in the European Union and Beyond (Dordrecht: Springer, 2004). . Артель — это группа людей, объединивших трудовые и прочие ресурсы ради общей цели. Иногда она состояла из крестьян — уроженцев одной деревни, которые скопом ехали на работу в городах, а оплата им шла за общий результат. Таким образом артель поддерживала принцип взаимной поддержки, присущий крестьянской общине, однако в уменьшенной и более мобильной форме. Обычно у артели имелся избранный глава, староста (звание почетное, а не по принципу старшинства), проводивший переговоры с работодателями, заключавший договоры (например, о предоставлении жилья) и распределявший доходы [110] Johnson, Peasant and Proletarian , стр. 91–92. . Артели имели свои собственные обычаи, правила иерархии, часто отражавшие уклад их родных деревень [111] См. Hiroaki Kuromiya, «Workers artels and Soviet production methods», в книге Sheila Fitzpatrick et al. (eds.), Russia in the Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture (Bloomington: Indiana University Press, 1991). . Аналогично, свои правила были и у криминальных артелей, хотя о них известно довольно мало и проследить общие закономерности не представляется возможным. К примеру, Андрей Константинов и Малькольм Дикселиус утверждают, что даже во времена Ваньки Каина в Москве существовала уголовная культура со своим сводом правил [112] Андрей Константинов и Малькольм Дикселиус, Преступный мир России (СПб: Библиополис, 1995), стр. 27. . Однако этому невозможно найти подтверждения, не обращаясь к более поздним апокрифическим историям, часто созданным ради развлечения и, возможно, отражающим черты преступной реальности новых эпох. Однако модель артели была лишь одной из форм криминальной социальной организации, развивавшихся в больших городах.

Описывая судьбу потерявшего корни и не имеющего собственности молодого жителя трущоб, криминолог царских времен Дмитрий Дрил жаловался, что тому приходится постоянно иметь дело со старыми бродягами, нищими, попрошайками, проститутками, ворами и конокрадами [113] Д. A. Дрил, «О мерах борьбы с преступностью несовершеннолетних», в книге «Труды седьмого съезда представителей русских исправительных заведений для малолетних», октябрь 1908 года (Москва, 1909), стр. 18, цит. по Neuberger, Hooliganism , стр. 182. . По словам учителя и наставника молодых рабочих В. П. Семенова, молодой человек неминуемо проходил «школу ночлежек, чайных и полицейских участков» [114] В. П. Семенов, «Бытовые условия жизни мальчиков» (СПб.), стр. 6, цит. по Neuberger, Hooliganism , стр. 179. . Новое поколение, рождавшееся в «ямах», сразу попадало в преступную жизнь. К примеру, детей многочисленных проституток сдавали в аренду нищим, бившим на жалость обывателей, а со временем они и сами начинали заниматься попрошайничеством. Однако у них были родители и, возможно, даже дом: многие беспризорники жили на улицах, ночевали в мусорных кучах или дрались за пустую бочку, служившую завидным укрытием [115] Neuberger, Hooliganism , стр. 171–172. . Дети играли в «воров» [116] Там же, стр. 190. , а затем начинали и сами участвовать в преступной деятельности, стоя на шухере . Самые ловкие из них становились форточниками , способными пролезть в открытую форточку [117] Lincoln, In War’s Dark Shadow , стр. 126–127. .