Збигнев Залуский - Сорок четвертый

И не злой ли дух истории, самый злобный сатана польских порывов и колебаний, хихикает в аккомпанемент шагам утомленного Бура, идущего но коридору фабрики Камлера? Разве он не вправе повторить теперь слова великого генерала, которые в течение пяти лет были догматом веры и для него, и для его полковников: «Восстание в Польше не может не удаться»? Ведь эти слова вслед за генералом Владиславом Сикорским они повторяли в течение четырех лет, указывая на опасность большевистского лозунга немедленной борьбы, опасность преждевременного выступления…

«…Именно немцы своими репрессиями провоцируют поляков на несвоевременные вооруженные выступления, чтобы иметь предлог для истребления нации и уничтожения ее достояния…» — так ведь говорил сам Бур много раз: и в дни «50 повешенных», и в дни выселений из Замостья, и совсем недавно, в дни кровавых уличных казней.

«При нынешнем состоянии немецких сил в Польше и противоповстанческих мероприятиях, заключающихся в превращении каждого дома, занятого частями и даже учреждениями, в укрепленные крепости с бункерами и колючей проволокой, — восстание не имеет шансов на успех…» {127} 127 „PSZ”, t. III, s. 579. .

Это его собственные слова, произнесенные всего две недели назад, 14 июля.

Сколько иронии в том, что теперь он отказывался от той стратегической религии, которую сам исповедовал! Ирония это или неодолимая необходимость, необходимость парадоксальная, необходимость абсурдная? Стратегическая ошибка — неправильная оценка ситуации на фронте и советских намерений? Историческая ошибка — неправильная оценка положения нации и приоритета ее потребностей?

Время отсчитывало минуты и часы, календарь — дни восстания, дни борьбы, измеряемые сотнями павших, тысячами замученных…

Каждый час — 13 павших солдат, 99 замученных штатских.

Каждый день — 317 павших солдат, 2380 замученных штатских.

Каждую неделю — 2219 павших солдат, 16600 замученных штатских.

Трагический календарь. Обвинительный календарь. Горестный календарь.

И все же вместе.Мне думается, что вопрос о том, изменился ли 2 августа политический характер вооруженных действий, начатых 1 августа по приказу Главного командования АК, не имеет никакого значения. Кровь, пролитую в боях с немцами, нельзя делить на кровь, пролитую 1 августа вечером «в рамках «Бури», и кровь, пролитую утром 2 августа и в последующие дни «в рамках справедливой оборонительной борьбы города», независимо от того, чья это кровь — полковника Радослава, или Живицеля, или рядового повстанца. И те и другие сражались за свободу родины; и те и другие сражались за вполне определенную политическую концепцию, которая не имела шансов на осуществление…

В то же время чрезвычайно важно, что если внутренний политический смысл восстания не изменился, то его место в жизни нации изменилось в течение нескольких часов. Трагедия индивидуумов, вовлеченных в осуществление ложной концепции, стала трагедией сотен тысяч, трагедией столицы и, следовательно, общенациональной трагедией.

Разумеется, проблемы индивидуумов решать надо; индивидуумам можно сочувствовать. Решение же общенациональной проблемы требует общенациональной концентрации сил; сочувствие здесь неуместно — вес и масштабы события требуют честности, глубокой гражданской озабоченности, озабоченности человека, разделяющего ответственность за судьбу нации. Норвид писал: «Родина — это коллективный долг» {128} 128 Cyprian Kamil Norwid: „Memoriał o młodej emigracji”. Pisma polityczne i filozoficzne”, Londyn, 1957, s. 57. .

В межвоенное двадцатилетие польские коммунисты вели упорную борьбу против польского государства, поскольку это было государство буржуазно-помещичье, враждебное народным массам. В сентябре 1939 года те же польские коммунисты брали в руки винтовки и шли на фронт, как Бучек под Ожарувом, как варшавская рота в бригаде обороны Варшавы, как Калиновский в Модлине.

Борьбу против буржуазной Польши, революционную борьбу они вели во имя Польши, как бы по мандату народных масс. Условием любых преобразований, любой революции, любой борьбы является существование того, что хотят преобразовать, кто должен совершить революцию, во имя чего ведется борьба. Проще говоря, необходимое условие борьбы за формы жизни нации — само существование этой нации, сама жизнь. Я напоминаю об этом трюизме, поскольку этот вопрос казался не таким уж ясным не только в минувшие годы, но даже сегодня очевиден еще не для всех. Защитники старого порядка, которые во имя своих концепций ставили на карту жизнь не единиц, а миллионов людей, были унылыми доктринерами, были сектантами, хотя применение этого термина к представителям буржуазной политической мысли выглядит на первый взгляд странно. Похоже, что и сегодня доктринеры не понимают столь очевидной истины, что прежде всего нужно позаботиться о существовании человечества, ибо без человечества не будет даже… беспредметной болтовни о доктринах и идеях.

В то время доктринерство было не чуждо всем политическим течениям польской жизни. Не следует забывать, что принципиальной заслугой Польской рабочей партии была именно решительная ломка нежизненных схем и доктринерского способа мышления в подходе к польской проблематике. Неоспоримые достижения этой линии — и сознательное решение руководства варшавской организации ППР и командования Армии Людовой, и предшествовавшие ему спонтанные решения подавляющего большинства членов партии и бойцов АЛ по вопросу об отношении к Варшавскому восстанию. За исключением отдельных лиц и одной безнадежно зараженной доктринерством районной организации, вся партийная Варшава, хотя она и была застигнута врасплох началом боев, поступила попросту так, как Бучек в Сентябре, — пошла сражаться, несмотря на то что знала и понимала политические маневры руководства восстания, несмотря на самые различные препятствия и помехи со стороны не только руководителей, но и сотен средних и малых людей восстания, честно сражавшихся за Польшу, но за другую.

Партийцы сражались 1 августа в районе Воли (взводы Пашковского и Вжоска). Здесь, на улице Млынарской, на баррикадах, перегородивших улицы Вольскую и Гурчевскую, они пополняли батальон «Чвартаков», здесь 5 августа вместе с батальоном «Парасоль» они преградили путь наступлению Рейнефарта, защищали мельницу Михлера и баррикады на углу Вольской и Млынарской. На Замковой площади сражалась рота поручника Жарлока (Рышарда Суского) {129} 129 A. Przygoński, op. cit., а также „AL w powstaniu warszawskim na Starym Mieście”, „WPH”, nr 3/65. .

В дни обороны Старе-Мяста здесь сражались два батальона АЛ: 3-й батальон капитана Гишпана (Возняка) и поручника Скуры (Немира Белиньского) и батальон «Чвартаки» капитана Конрада (Леха Кобылиньского) и поручника Густава (Эдвина Розлубирского).