Збигнев Залуский - Сорок четвертый

А другие? В Кампиноской пуще закрепился Тура, или Долина (поручник Адольф Пильх), не предпринимавший энергичных действий с целью отвлечь внимание немцев от Варшавы. Видимо, двухлетнее маневрирование между большевиками и немцами, закончившееся отступлением из Белоруссии вместе с захватчиками, не прошло бесследно для его представления об обстановке, о нуждах нации для поддержания борьбы…

Что толку в том, что в Кампиносе поручник Пильх со слезами умоляет капитана Шимона (Юзефа Крычковского): «Расстреливайте меня, но люди не виноваты. Дайте им возможность реабилитировать себя» {145} 145 Józef Krzyczkowski: „Konspiracja i powstanie w Kampinosie”, Warszawa, 1961, s. 101—168; см.: материалы процесса Здзислава Нуркевича, псевдонимы „Ноц”, „Нечай”, цит. по: Jerzy Lovell: „Start do ziemi ludzkiej”, Kraków, 1964, s. 179—198. . Однако что-то оставалось неизменным.

В Келецком воеводстве солдаты АК окопались в укрепленных лагерях — уже отменен приказ о марше на Варшаву, но не дано указаний о действиях, которые имели бы больший смысл. Они ждут русских. Новый приказ напоминает: овладеть Радомом, или Кельце, или крупным лесным массивом, или Краковом, или в крайнем случае Тарнувом «с таким, однако, расчетом, чтобы удар был нанесен по меньшей мере за два или три дня до вступления большевиков» {146} 146 См.: Waldemar Tuszyński: „Realizacja planów operacyjnych AL w działaniach partyzanckich na Lubelszczyźnie i Kielecczyźnie, wiosna — jesień 1944”, „WPH”, nr 22 (spec), 1962, s. 120. . Какое это имеет отношение к гибнущей Варшаве? Вскоре и этот приказ, означавший повторение трагедии в меньшем масштабе, хотя бы в Тарнуве, будет отменен.

Остается лишь демобилизация, устройство «засыпавшихся», трагическая сцена закапывания оружия, вдвойне трагическая, ибо вместе с оружием как бы хоронится мечта о борьбе, о том, чтобы быть полезным, чтобы сделать что-то для страны, но вместе с тем — как это оружие будет легко выкопать потом, когда пройдет фронт и когда «после потопа начнет вырисовываться новая Польша, совсем другая, непонятная, зачастую недоброжелательная…

По пляжу Козловского, где кончается улица Валечных на Саска-Кемпе, через сотрясаемое взрывами немецких снарядов смертоносное пространство, тянущееся от Медзешинского вала до зеркала Вислы, группами по восемь человек, с тяжелыми нескладными лодками на плечах, бегут автоматчики подпоручника Люцины Херц из 9-го пехотного полка. Половина из них не доберется даже до Вислы. Комендант переправы, стоя по колени в воде, с залитым телефоном в руках, с тоской в глазах считает лодки, которые спускают на воду, лодки, которые не вернутся.

Немцы, захватив дом на Виляновской, 14, вытаскивают из него повстанцев и солдат, женщин, раненых… Выходит девушка без руки, с едва зарубцевавшейся культей. «Вист ду бандит?» «Я — солдат Армии Крайовой!» — Мария Цетыс произносит последние слова в своей жизни {147} 147 Adam Borkiewicz: „Powstanie warszawskie”, Warszawa, 1964, s. 491. . Со стороны улицы Французской до середины улицы Валечных спокойно, как бы прогуливаясь, направляется к переправе «папаша» — заместитель командира 9-го пехотного полка по строевой части подполковник Ян Кулицкий. С чуть грустной усмешкой он подбадривает солдат, прячущихся под стенами домов: «Пошли, хлопцы, бояться нечего». Он погиб вместе с экипажем понтона, разорванный на куски, едва выйдя за Вислинский вал на пляж Козловского.

Падает раненый командир 9-го полка майор Францишек Межвиньский. «Что я? К чему жить, — говорит он санитарке, — если нет моего полка?!» На другой день погибает его заместитель по политической части капитан Станислав Клейер. У плота с орудием, безнадежно застрявшего на песчаной мели, далеко от обоих берегов Вислы гибнет начальник штаба 4-го полка противотанковой артиллерии майор Игнаций Сохончик. На Виляновской погибает поручник Сергей Коненков, командир 1-го батальона. Его заместитель по политчасти подпоручник Мариан Сольский умирает на ничейной земле, откуда пытался вытащить связную Ясю из группы капитана Мотыля. На другом фланге плацдарма, на Загорной, падает, раненным, командир 3-го батальона капитан Станислав Олехнович. На переправе ранен командир 2-го батальона майор Антони Дроздов. «За мной!» — крикнул командир взвода Гольдберг, когда, ведя взвод в контратаку на дом на углу улиц Идзковского и Черняковской, уже занятый немцами, первым вскочил в пролом стены и тут же пал, скошенный автоматной очередью. Солдат, прижатый к мостовой улицы Сольце огнем, который немцы ведут из здания Национального музея и из-под виадука Понятовского, отчаянно пытается сокрушить каменное покрытие мостовой лопаткой. Ему приходилось сражаться на Волыни, в Полесье, в Подлясе, его учили ориентироваться в лесу и окапываться в болотах… В огненном квадрате двора, образованном горящими домами на улицах Идзковского и Загорной, гибнут люди из-под Слонима и Ратно, из Бродов, Трембовли и Друскенника. Люди, которые впервые в жизни увидели город, впервые вошли в многоэтажный дом.

Бой на узкой полоске вдоль обоих варшавских берегов разгорается все сильнее и поглощает наши силы скорей, чем успевают прибывать новые. Не хватает понтонов, не хватает лодок, не хватает снарядов, не хватает, наконец, людей. В ночь на 21 сентября под Варкой, там, откуда пришли поляки, по приказу командующего фронтом покидает окопы 226-й гвардейский стрелковый штурмовой полк, лучший в 8-й армии. К вечеру он уже прибывает в Милосну под Варшавой в распоряжение командующего польской армией {148} 148 W. Wołoszyn, op. cit., s. 289. . Но это уже ничего не меняет.

Где-то далеко, в трудных скитаниях, на пути в Польшу и в ряды армии находятся сейчас другие — из районов Новогрудока и Вильнюса, месяцем раньше под Вильнюсом на предложение вступить в народное войско ответившие рыком шести тысяч глоток: «Хотим Вилька!» Они еще вернутся, они поймут, что важнее всего не полковник Вильк (Кшижановский) и не конституция 1935 года, а судьба гибнущей нации, что о границах, установленных Рижским договором, нечего мечтать. Они вернутся, но слишком поздно, хотя некоторые еще успеют отвоевать Поморье для Польши и землю для себя. Другие — и уже не по своей вине — вернутся лишь к моменту восстановления. Но здесь, на пражском пляже и на варшавском берегу, их тогда не было. Из-за споров, борьбы и противоречий последних лет эти польские силы в решающей битве не участвовали.

Солдаты советского минометного батальона, включенные в боевые порядки 8-го пехотного полка, тащат свои «бутыли» на варшавский берег близ улицы Червоного Кшыжа, а поседевший в боях у Волги и Днепра старшина-сапер, спуская на Вислу амфибию, уцелевшую из 48 имевшихся в его батальоне, с невыразимой горечью бормочет: «Да разве так воюют? Разве так берут города?» Из них уже никто не вернется, кроме десятка-другого раненых, сражавшихся там, где теперь находится автомобильный «Блошиный рынок», под мостом Понятовского, — капитанов Барановского и Плейзера, командиров батальонов 8-го полка. А эту последнюю амфибию лишь спустя 15 лет землечерпалки извлекут со дна Вислы, чтобы поставить в музей.