Збигнев Залуский - Сорок четвертый

Но в данный момент в подвалах горящих домов на плацдарме еще держатся тысячи людей, ожидая смерти, и истово молятся возле мигающих свечек перед иконами. Молясь за умирающих, они молятся сами за себя. Палуба корпуса прогулочного корабля «Байка» залита кровью собранных здесь раненых, а рядом на переправе дико воет обезумевшая от боли и ужаса женщина. На командном пункте 3-й дивизии от окуляров стереотрубы отходит командир дивизии генерал Галицкий… Того, что он видит и знает, уже достаточно, хотя ему еще неизвестно, что его дивизия, не достигнув успеха, потеряла 2383 человека — 25 процентов своего состава. А подпоручник Янина Блащак с автоматом в руках, в удушающих клубах сернистого дыма еще ведет своих хлопцев — лучших минометчиков дивизии — без боеприпасов, беспомощных, с одними только винтовками в последнюю контратаку.

Сотни отчаявшихся, но все еще полных надежды глаз следят за каждым шагом, каждым движением майора Станислава Латышонка, который теперь командует остатками полка, и капитана Ежи (Рышарда Белоуса), командующего остатками отрядов АК на плацдарме.

«Держитесь, держитесь хотя бы до ночи», — тихо пищит трубка радиотелефона, а майор Латышонок произносит свои последние, горькие и иронические слова: «Я держусь, я держусь, но только за эту трубку!»

А ведь в это время Польша имела двести тысяч регулярных солдат под ружьем, 500 танков, 300 самолетов, несколько тысяч орудий…

Карпатская и кресовая дивизии, обескровленные в изнурительных боях над рекой Метауро, отдыхают у берегов Адриатического моря. Артиллерия 2-го корпуса поддерживает итальянских партизан, освобождающих свои деревеньки. Парашютисты Сосабовского яростно вгрызаются в надрейнский ил у переправы под Дрилем. Они ищут затопленный англичанами паром, чтобы переправить из-под Арнема уцелевшие остатки своей бригады, — стоящая рядом английская «сухопутная» дивизия не хочет вмешиваться в это дело.

Город Аксель в Голландии в знак благодарности за свое освобождение, осуществленное «в истинно польском духе» — вдохновенно, без применения артиллерии и авиации, — преподносит польским танкистам герб города и сооружает в их честь памятник.

Над Вислой стволы орудий польской и советской артиллерии наводятся на последнее уцелевшее хранилище национальных ценностей — комплекс зданий Национального музея, унылый, неподвижный бастион, откуда простреливается вся поверхность реки, исходные пункты переправ, пути подхода к агонизирующим плацдармам…

А еще патруль разведчиков на вислинском пляже напротив Жолибожа находит умершего от потери крови офицера разведки 6-го полка, который двумя днями раньше обеспечил переброску рации для командующего Жолибожем полковника Живицеля. Тело офицера уже застыло, рука — в открытом ящике с противотанковыми гранатами. А неподалеку в кустах был найден потерявший сознание, трижды раненный в этом бою, командовавший силами 6-го пехотного полка на варшавском берегу майор Юлиан Шацилло {149} 149 J. Margules, op. cit., s. 221. .

1792 человека из состава 1-й дивизии погибли в течение пяти дней при попытках выйти к берегу Вислы. Свыше 6 тысяч человек потеряли в это время советские корпуса, наступавшие на Прагу.

3764 человека потеряла 1-я армия в течение 10 дней боев за форсирование Вислы и попыток прорваться к позициям повстанцев. Более 5 тысяч людей потеряли за это время советские части, поддерживавшие поляков, и дивизии, наступавшие по соседству на Бялоленку и Легионово, чтобы отвлечь вражеские силы от польской армии.

Итого 5500 солдат 1-й армии Войска Польского и 11 тысяч солдат Советской Армии. 16 500 человек в течение 15 дней {150} 150 W. Wołoszyn, op. cit., s. 297. .

Эти трагические дни сентября — вершина польской славы. Именно в это время мы так славно сражались везде, на всех фронтах. И только на подступах к Варшаве нас было слишком мало.

Конечно, это была война народов всей Европы и всего мира. Мы внесли свой вклад, как и в прошлом, во все битвы и на всех баррикадах. Но в действительности, являются ли эти усилия, по форме интернациональные, умножением нашего вклада или же распылением наших сил? Не результат ли это того, что путь Польши к свободе распался на дорожки, дорожки — на тропинки, по которым, правда, движение шло, но которые никуда не вели? Настоящий путь был только один, а ложных — неограниченное множество.

Значит ли это, что не следовало бороться? Что танкисты Мачека не должны были сражаться во Франции, Бельгии и Голландии? Конечно, должны были, коль скоро они оказались там. Но обученные экипажи кадровой 16-й танковой бригады вообще не пошли на фронт, ибо не хватало людей как раз необученных, но желавших сражаться, необходимых для заполнения всех звеньев большого военного механизма, каким является танковая часть. А в стране такие люди были. Впоследствии они участвовали в боях за Поморье — терпеливые пехотинцы без своих танков, ибо здесь не хватало танкистов.

Значит ли это, что не надо было высаживаться под Арнемом? Разумеется, надо было. Но разве эта бригада не была в действительности предназначена для Польши? Я знаю, англичане задерживали ее, по совсем не по техническим соображениям: Варшава находилась в полосе действий Советской Армии и, пока Советский Союз был нужен, чтобы добить Германию и тем самым сэкономить английскую кровь, до тех пор англичане не хотели нарушать установленное разделение «сфер военной ответственности».

Я знаю, что к этим парашютистам и русские не отнеслись бы благожелательно. Почему? Потому что они имели достаточно горького опыта с «тихотемными» из Англии, которые командовали польскими партизанами в Белоруссии и Литве, где боевые отчеты в штаб округа имели заранее предусмотренные три рубрики: борьба против немцев, борьба против местной полиции (белорусской, литовской), борьба против большевистских партизан. Они хорошо знали, что для польского командования в Лондоне лозунг «Первые в стране» означает «Первые в момент крушения Германии», чтобы поддержать внутренние силы в их демонстративной акции, направленной против Советского Союза.

Значит ли это, что не надо было сражаться за Лондон, над каналом Ла-Манш, над Гамбургом и Бременом? Разумеется, надо было. Однако даже Франция могла держать на Востоке (где у нее не было никаких реальных интересов, кроме стремления продемонстрировать лояльность в отношении СССР) авиационный полк. Над польским небом не оказалось самолетов польской авиации, просуществовавшей двадцать лет. Три, хорошо, если четыре, «старых» летчика, десяток-другой советских инструкторов, остальные — молодые, очень молодые курсанты. Так начинала складываться новая авиация новой Польши.

И наконец, разве не надо было сражаться под Монте-Кассино, под Анконой, над Метауро? Хотя и с тяжелым сердцем, однако следует ответить: надо было. Надо, хотя вся эта кампания не имела смысла — война и победа вполне могли бы быть достигнуты без десанта в Италии. Надо, поскольку смерть каждого фашиста приближала конец войны. Если уж 2-й корпус оказался на Ближнем Востоке, надо было использовать и эту возможность. Последнюю — в тех условиях, когда возможность гораздо больших масштабов, возможность «большого успеха» была, к сожалению, безвозвратно утрачена.