Збигнев Залуский - Сорок четвертый

А вопрос власти — это, как говорил Ленин, вопрос поддержки пролетариата крестьянством.

А национальный вопрос — это, как говорил Ленин, по сути дела, крестьянский вопрос.

Для Польши это не новое переплетение, но, к сожалению, отягощенное тяжелым бременем горечи, иллюзий и разочарований.

Из опыта легионера.Михал Коза — фигура не новая ни в польской политике, ни в польской политической мысли, ни в польской литературе. Михал Коза издавна участвует в польской общественной жизни. Его присутствие можно обнаружить в мечтах великого сейма о стотысячной армии, в блеске рацлавицких кос, среди легионерских штыков поляков, возвращающихся с итальянской земли на польскую с «правом человека», в призыве к «миллиону свободных граждан — миллиону защитников родины» 1831 года. В одном случае его зовут Войцех Бартос, в другом — Михцик, в третьем — Кшисяк. Дэчиньский и Шеля — это тоже он. Литература — всего лишь литература, бумага, но в Польше литературные легенды выражают и формулируют исторический опыт народа. А опыт — это уже политическая проблема. Войцех Бартос, или Бартош Гловацкий, погиб в битве под Щекоцинами. По воле легенды, а впоследствии литературы он возвращается с войны назад в деревню, на барщину, и вот он, возведенный Костюшко в шляхетское звание, гибнет в деревенской нужде, под бичом старосты, как крепостной раб. У костюшковского солдата Михцика из его «прав человека» только и осталось то, что, когда его избивают, он кричит: «Уважай, собака, меня: я свободный человек!» И Кшисяк, участник революции 1905 года, пеовяк (член польской военной организации ПОВ), после 1920 года возвращается на барщину, где ничего не изменилось…

В те времена Михал Коза иногда ходил на войны, которые должны были быть крестьянскими, иногда и не ходил: скрывался в лесах от вербовщиков Варшавского княжества, плевал в лицо подхорунжему на Новы-Святе в ноябрьскую ночь или же при словах «Родина зовет», подобно Шеле, шел истреблять панов. В своей исторической жизни он достаточно насмотрелся, глубоко и на горьком опыте усвоил, что пути войны покрыты словесной шелухой. «Ведь мы темное воинство, мы — нация недоверчивых» {208} 208 С. Жеромский. Избранные произведения. М., 1954. , — говорит легионер Бось капитану Сулковскому на альпийском биваке итальянского легиона.

«Ничто не изменилось, ничто, — думает Кшисяк, пеовяк и батрак, — впиталась в землю кровь, не осталось от нее следов… Помещичья, господская, ксендзовская была эта родина. Не мужицкая, как обещали. Как писали в Манифесте, как печатали в газетах, как запечатлелось в сердце. Крестьянская кровь пенилась не больше, чем эта навозная жижа, которой весной поливают сад. На ней росло, зеленело, расцветало нечто совсем другое» {209} 209 Ванда Василевская. Родина. М., 1951, с. 230, 231. .

Крестьянские полки 1-й армии пересекали Буг, неся в сердцах немало тревог различного рода. Манифест слушали с надеждой, но сдержанно. Слишком много было среди них старых служак, однажды уже обманутых. Слишком много Кшисяков. Шепотом обменивались сведениями о спорах по вопросу о роли 1-й армии в жизни страны, о 1-й бригаде, об опыте легионеров. Эти понятия имели один смысл для командиров и политических деятелей и совершенно иной для солдата-крестьянина. Они просто вызывали беспокойство.

Возникло оно и в рядах крестьян, батраков, входивших в люблинские отряды АЛ. Они сражались за Польшу как настоящие поляки, но не хотели остаться в дураках, как прежде. Накануне освобождения, выражая это беспокойство, Люблинский окружной комитет ППР, возможно, не совсем в соответствии с генеральной линией партии, призывал:

«Не ждите, что помещик, как в 1920 году, даст вам землю. Ее надо брать самим, а избранный вами сейм утвердит ваши права… Поэтому уже сегодня батраки, сельскохозяйственные рабочие, безземельные крестьяне должны договариваться между собой, выбирать батрацкие комитеты из честных людей, чтобы сразу же после ухода немцев провести раздел земли между массами безземельных, в первую очередь между батраками, сельскохозяйственными рабочими, а уж потом, если хватит земли, — между малоземельными крестьянами» {210} 210 Цит. по: Władysław Góra: „PPR w walce o podział ziemi obszarniczej 1944—1945”, Warszawa, 1962, s. 63. .

В июльские дни там, где стояли менее терпеливые отряды АЛ, где солдаты 1-й армии встретились с люблинской деревней, не откладывая, выбирали комитеты, батраки, не опасаясь, делили землю. 26 и 27 июля отряд Вацлава Рузги (Стефана) разделил поместье Ружнувка в Билгорайском уезде. Скшипек (Храбя) разделил имение в деревне Рысакув. Солдаты 5-й бригады тяжелой артиллерии в имении Поплавского под Люблином охраняли крестьянские собрания, обсуждавшие вопрос о немедленном разделе земли. Уверенная в себе, под прикрытием своих штыков, деревня вершила свое справедливое дело. Но вскоре оказалось, что не так все это просто. Заместитель командира 2-го дивизиона 5-й бригады тяжелой артиллерии подпоручник Януш Пшимановский вспоминает: «Крестьяне соседней деревни пришли с предложением, чтобы батракам земли не давать, так как они не привыкли работать на своей земле и загубят все хозяйство. А батраки прислали делегацию с просьбой, чтобы дать им оружие для защиты от крестьян, которые свое имеют, а заглядываются на чужое» {211} 211 Janusz Przymanowski: „Lipiec”, „Wojsko Ludowe”, nr 7/1959, s. 24. . В имении Лысакув батраки взяли по шесть гектаров, а безземельным из соседней деревни и двухморговым «богачам» добавили по одному гектару… Эта не простая и не терпящая отлагательства справедливость показала возможность перемен, практически доказала, что дело обстоит не так, как в 1920 году, дала ощущение власти, а также хозяйской ответственности. Так, в 80 процентах имений помещичьи земли были поставлены под контроль батрацких комитетов, оберегавших хозяйство, благоразумно ожидавших от своей власти на этот раз помощи и указаний о том, как вершить справедливость и благо для всех. Сознавая свою силу, они стремились получить свои права, взять их «собственной рукой». Именно права…

Пришли, однако, июль и август, а положение становилось все более сложным. Никто не сомневался в необходимости ликвидации хозяйств помещиков, никто не сомневался в необходимости наделения крестьян землей, но никто не знал, как удовлетворить огромный земельный голод польского крестьянина. 30 августа председатель люблинской воеводской рады народовой подполковник АЛ Казимеж Сидор на заседании рады говорил о невозможности за счет деревенских задворок удовлетворить жизненные потребности 10 миллионов «лишних людей» в деревне {212} 212 Krystyna Kersten: „Podział ziemi obszarniczej a osadnictwo na Ziemiach Zachodnich”. В кн.: „Polska Ludowa” — Materiały i studia”, t. III, Warszawa, 1964, s. 55—56. . Он говорил о необходимости провести обследование и отложить аграрную реформу до момента освобождения всех польских земель и воссоединения с западными землями. Ибо, как показывали предварительные подсчеты, в Люблинском воеводстве можно дать небольшие клочки едва ли одной четвертой части нуждающихся, в Жешувском воеводстве земли хватит лишь для 10 процентов нуждающихся, а в некоторых уездах ее не хватило бы даже для безземельных. Во всю силу дали себя знать деловые, хозяйственные сомнения: стоит ли стремиться к пятигектарному хозяйству, на котором средняя крестьянская семья, правда, может прокормиться, но на каком уровне? Можно ли посадить батрака на двухгектарное хозяйство, не есть ли это «замена одной беды другой»? {213} 213 W. Góra, op. cit., s. 180. Дискуссия затягивалась, деревня продолжала ждать с растущим беспокойством.