Владимир Фромер - Ошибка Нострадамуса

Особого внимания заслуживает двойственность творчества Борхеса. С одной стороны, универсальное художественное сознание писателя, утонченный интеллектуализм, культурологические фантазии. С другой — апология действия, бесстрашия, безрассудной отваги. У Борхеса эти два начала не антагонистичны, а дополняют друг друга, ибо рассказы и эссе писателя объединяет стремление к познанию души человека, его воображения и воли, способности мыслить и потребности действовать. Наиболее ярко эта нераздельная двойственность выражена в двух программных рассказах: «Юг» и «Тайное чудо», где Борхес использовал одну и ту же литературную реминисценцию. Речь идет об идее представить как реальность галлюцинацию перед смертью.

В рассказе «Юг» некто Дальман, обычный интеллигент, библиотекарь, как сам Борхес, часто вспоминающий семейные предания о битвах прошлого века, коротающий время в затхлом кабинете, в жизни которого нет ничего, кроме обыденности, после тяжелой болезни едет отдыхать в пампу. На самом же деле, он, похоже, никуда не едет, а лишь грезит на операционном столе о поездке. Не то наяву, не то во сне Дальман оказывается втянут в конфликт с буйными гаучо. Один из них бросает ему нож. Дальман может уклониться от схватки, но он поднимает нож, твердо зная, что его убьют. И радостно идет на смерть, потому что гибель под открытым небом, в честном бою, с сохранением своей мужской гордости, будет для него освобождением, счастьем и праздником.

В рассказе «Тайное чудо» ситуация иная. В захваченной нацистами Праге гестапо арестовывает писателя Яромира Хладика, автора неоконченной драмы «Враги». Как еврея и либерала его приговаривают к расстрелу. За ночь до привидения приговора в исполнение, в кромешной тьме камеры, Хладик обратился к Богу: «Если я не одна из Твоих ошибок и повторений, если я существую на самом деле, то существую лишь, как автор „Врагов“. Чтобы окончить драму, которая будет оправданием мне и Тебе, прошу еще год. Ты, что владеешь временем и вечностью, дай мне этот год!»

Под утро той, последней в его жизни ночи Хладик заснул, и ему приснилось, что он блуждает в коридорах библиотеки Клементинума. «Библиотекарь в черных очках спросил его: „Что вы ищете?“ — „Бога“, — ответил Хладик. Библиотекарь сказал: „Бог находится в одной из букв, одной из страниц, одной из четырехсот тысяч книг библиотеки. Мои отцы и отцы моих отцов искали эту книгу; и я сам ослеп в поисках ее“. Он снял очки и Хладик увидел мертвые глаза. Какой-то читатель вошел, чтобы вернуть атлас. „Этот атлас бесполезен“, — сказал он и отдал книгу Хладику. Тот раскрыл наугад и увидел карту Индии. И, с неожиданной уверенностью, чувствуя, что земля уходит из-под ног, коснулся одной из маленьких букв. Раздался голос: „Время для твоей работы дано“». Здесь Хладик проснулся.

Когда его поставили к стенке — время остановилось. Солдаты замерли с пальцами на курках. Даже тень пчелы застыла в воздухе. Хладик получил возможность ровно год дописывать свою пьесу. Когда же он закончил работу — грянул залп. В реальном времени этот год длился одно мгновение.

То, что произошло с Дальманом, умирающим на операционном столе, и с Хладиком, ожидающим расстрела, не вызвано физическими страданиями. Их видения воплотили всего лишь тайную мечту героев, их выбор, осуществить который в реальной жизни им было не дано. Один, Хуан Дальман, выбирает мужественный поступок, отважное действие. Другой, Яромир Хладик, — творчество, фантазию, искусство.

Свою работу «Пьер Монар, автор „Дон Кихота“» сам Борхес расценивал как нечто среднее между эссе и рассказом. Однако мир Борхеса запечатлен в этом сочинении во всем блеске. Вымышленный персонаж Пьер Монар, художественно изображенный как реальная личность, пытается сочинить «Дон Кихота». Не второго «Дон Кихота», а именно «Дон Кихота». Разумеется, он не имел в виду механическое переписывание романа. Это никому не нужно. Его дерзкий замысел заключался в том, чтобы сочинить несколько страниц, которые слово в слово, строка к строке совпадали бы с текстом Сервантеса. Нет, он не намеревался стать вторым Сервантесом. Суть была в том, чтобы остаться Пьером Монаром и все же написать «Дон Кихота». И у Монара это получилось. Его текст и текст Сервантеса совпали полностью, но смысл, который выразили оба текста, оказался совершенно разным. Вокруг этого парадокса и построено все повествование.

Для Борхеса это была игра ума, и не более того, но именно из этого текста, сочиненного в подвале библиотеки в 1938 году, возникло впоследствии целое литературное направление.

В постмодернистском понимании этот рассказ доказывает, что новые тексты в принципе невозможны, поскольку все уже давно написано. Книг такое великое множество, что сочинять новые — бессмысленно. К тому же «Дон Кихот» реальнее Пьера Монара, которого вообще не существует. Это значит, что литература реальнее самого писателя. Поэтому не писатель пишет книги, а уже готовые книги из Универсальной библиотеки Клементинума подыскивают себе автора.

Представляя читателю нечто фантастическое и странное, Борхес обычно предлагает на выбор сразу несколько толкований («Сон Колдриджа», «Задача», «Лотерея в Вавилоне»), среди которых есть как рациональные, так и иррациональные. Приводит Борхес также мистические толкования текста, поскольку они эффектны и удивительно красивы.

В прозе Борхеса фантазия и реальность отражаются друг в друге, как в зеркалах, и незаметно сливаются, как ходы в лабиринте. Этот мастер — больше чем писатель. Он сам и есть литература. Его мир, неповторимо разнообразный, с гипнотизирующей стилистикой, учит не только понимать тексты, но еще и мыслить.

Хорхе Франсиско Исидоро Луис Борхес Асеведо — таково подлинное имя великого аргентинца, которым он никогда не пользовался в силу своего пристрастия к краткости, родился 24 августа 1899 года в Буэнос-Айресе, на родине знойного танго.

Его отец — адвокат и профессор психологии, мечтавший о литературной славе, имел испанские и ирландские корни. По линии матери — Леоноры Асеведо Суарес — он связан со знатным английским родом Хэзлем из графства Стаффордшир. Отец страдал тяжелой глазной болезнью, и сын надеялся, что хорошее зрение, как и голубой цвет глаз, он унаследовал от матери. Эта надежда, увы, не оправдалась.

Мать Хорхе Луиса происходила из семьи португальских маранов. Сам Борхес утверждал, что в нем течет баскская, андалузская, английская, еврейская, португальская и норманнская кровь. Смесь, что и говорить, взрывоопасная. В семье разговаривали на двух языках: испанском и английском. Читать и писать по-английски Джорджи — так его называли домашние — научился раньше, чем по-испански, — уже в четыре года, благодаря бабушке Фанни Хэзлем и английской гувернантке. Отец его собрал великолепную англоязычную библиотеку, где Джорджи провел большую часть детства. «Мне кажется, что я так из нее и не вышел», — писал он впоследствии. В девять лет Хорхе Луис перевел на испанский сказку Оскара Уайльда «Счастливый принц», причем перевод был настолько хорош, что его опубликовали в ведущей столичной газете «Еl Pais».