Эдуард Фукс - Erotica. Ренессанс. Буйство плоти

Что касается интересующего нас здесь указа, то ясно, что это нравственное требование базировалось не на морали, а исключительно на кошельке. Если цехи в XVI в. обусловливали прием учеников «свободным и честным происхождением», если в некоторых городах они прямо требовали соответствующих удостоверений, то это делалось не для того, чтобы нравственно поднять свое сословие, а для того, чтобы сохранить монополию цехов. Таким способом хотели избавиться от представителей рабочего сословия, которые в начале XVI в. массами стекались в города, где прежде всего хотели научиться какому-нибудь ремеслу.

Этим путем хотели устранить грозно разраставшуюся конкуренцию — только поэтому люди вдруг стали нравственными и косвенно провозгласили святость брака как основу «честности». И в самом деле, трудно было придумать более устойчивую плотину против грозившей конкуренции! Удостоверить свое законное происхождение было в те времена задачей очень сложной, и тем более трудной, чем отдаленнее была местность, откуда вышел человек. Теми же материальными интересами руководствовались деловитые и умные цеховые мастера, когда «нравственное чувство» подсказало им объявить целый ряд ремесел «бесчестными». Всем тем, кто был связан с ними, доступ к «честному ремеслу» был также запрещен, подобно тому как эти ремесла были лишены присвоенных «честным» профессиям хозяйственных привилегий. А все это — экономические причины. Если мастера употребляли вышеприведенные слова о нравственном долге цехов без задней мысли, то это ничего не меняет, а доказывает только, что борьба, которую они вели, и интересы, которые они отстаивали, осознавались ими не прямо, а опосредованно, в виде морали.

То же самое можно сказать о широко распространенных в XVI в. запрещениях публичных бань. До XVI в. в посещении публичных бань не находили ничего или почти ничего предосудительного. Во всяком случае, никого не шокировало то, что мужчины совершенно голые, а женщины более чем голые, так как они еще украшали себя для этого, купались и мылись вместе и развлекались шутками и играми, отнюдь не проникнутыми пуританским духом. И вдруг в первой четверти XVI в. мнение по этому поводу полностью переменилось — посещение купален и бань запрещают, объявляют безнравственным, бани описывают как вертепы порока и, наконец, одну за другой закрывают. Те из них, что не были закрыты, приносили все меньше дохода, и хозяин поэтому часто сам вынужден был отказаться от заведения.

Если просмотреть предлагаемые историками-идеологами объяснения этой странной перемены во взглядах, то мы находим у них ту же ссылку, как и по поводу цеховой peгламентации, на повышение нравственного самосознания, на обновляющее влияние Реформации и тому подобные моральные моменты, имевшие решающее значение.

Просветление пришло в данном случае от сифилиса, начавшего на рубеже XV в. свое победное шествие. Рядом с аналогичной причиной, о которой мы еще будем говорить, сифилис был тем морализующим фактором, который превратил в глазах современников ранее столь популярный обычай купальной жизни в адский вертеп порока. И это понятно. Так как среди общественных развлечений купального сезона отдавалось предпочтение грубым удовольствиям, то проститутки составляли, естественно, всегда значительный контингент посетительниц. А так как около бани всегда находилось несколько маленьких каморок, куда могли уединиться воспламенившиеся любовью посетители и посетительницы, так как баня была вместе с тем еще самым бойким домом терпимости, то, естественно, она становилась самым опасным очагом заразы новой страшной французской болезни. Яснее и убедительнее нельзя было внушить людям, что посещение бани «в высшей степени безнравственно». Здесь тоже действовала экономическая причина. Могут возразить, что такие важные вопросы, как колебание числа браков, степень распространенности проституции и спроса на нее и т. д., могут быть в самом деле обусловлены хозяйственными интересами, но что от них совершенно не зависят такие второстепенные явления, как законы приличия, моды, большее или меньшее декольте в женском костюме, изменения представлений о чувственной красоте и т. д. На это возражение необходимо ответить, что все эти явления тоже отражают экономическую основу общественного бытия людей и народов, только в несколько более завуалированном виде, так что часто с трудом приходится проникнуть сквозь внешнюю оболочку, чтобы дойти до истинной сущности явления.

Мы и это положение докажем анализом некоторых явлений, тем более что при этом сделаем ряд других важных выводов, имеющих для нас значение.

Рассмотренные выше примеры доказывают, что никогда не следует рассматривать моральные требования, нормы и воззрения просто как результат различных нравственных взглядов, а надо выяснить, как это было сделано нами, побудительные мотивы того, к чему они собственно стремятся. А если поступать так, мы придем к основному закону исторического познания, который гласит: теория и практика нравственного поведения всегда соответствуют определенным социальным потребностям. С помощью этого закона нетрудно понять, что не только главные постулаты половой морали определяются материальными интересами данного общественного уклада, следовательно, являются общественной потребностью, но и многочисленные побочные и частные ее области. Другими словами, все эти проявления и следствия половых отношений должны быть рассмотрены в свете общественных потребностей.

Если мы поступим таким образом, то мы прежде всего обнаружим, что общественные потребности не только меняются с течением времени, но и в рамках одной и той же эпохи отличаются чрезвычайным разнообразием.

С тех пор как народы вступили на путь цивилизации, они перестали быть однородными или оставались такими только благодаря языку. Развитие частной собственности, на которой выстраивается цивилизация, неизбежно привело везде к расслоению общества. Это разделение проходило, прежде всего, между имущими и неимущими, тут же принимая политический характер. Возникали сословия господствующие, угнетенные, но стремящиеся к власти, и отмирающие. Каждое из них имело свои собственные интересы, т. е. наряду с главными интересами, свойственными всей эпохе, еще и частные интересы, которые не только отличались от интересов других сословий, но в основном диаметрально им противоположны.

Из этого разнообразия интересов во все времена вытекало разнообразие половых отношений, моральных воззрений и постулатов. Это значит: половая мораль никогда не бывала однородной, а распадалась всегда на отдельные классовые морали, не только отличные друг от друга, но и взаимно враждебные.