Йохан Арнасон - Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Вопросы, подразумеваемые третьей частью сильной программы, должны относиться к трем основным проблемам: соотношению между пониманием и объяснением (интерпретация текстов и культуры, рассматриваемой как текст, берется в качестве парадигмальной формы понимания); сфокусированности на действии и обосновании ссылки на комплексных действующих лиц; наконец, роли причинности в объяснении. Все эти проблемы связаны с длительными спорами, выходящими далеко за рамки цивилизационных исследований, и они не могут быть здесь подробно рассмотрены. Что касается первого вопроса, те, кто принимает сильную программу культурсоциологии – или склоняется к сходным взглядам с иных позиций, – легко согласятся, что дискуссии до сих пор не привели к созданию убедительного редукционистского подхода к пониманию, будь то простой вариант объяснения либо особая процедура, связанная с объяснительными целями. С другой стороны, исключительная ассоциация понимания с гуманитарными науками, а объяснения – с естественными науками оказывается несостоятельной. Единственной возможной альтернативой является разделение различных комбинаций обоих этих аспектов с каждой из сторон. Но следует добавить, что по крайней мере в случае гуманитарных наук (это менее очевидно в другой основной области научного исследования) отношение между пониманием и объяснением изменяется со смещением рамок, которые преобладают на сменяющих друг друга стадиях (и снова анализ этих трансформаций, предложенный Рикёром 66 66 Ricoeur P. Op. cit. P. 145–164. , следует выделить как особенно глубокий). Специфические последствия цивилизационного подхода прежде всего способствуют более широким контекстам понимания и на общем уровне (в отношении масштабных и длительных констелляций смысла, определяющих цивилизации), и на уровне отдельных перспектив, послуживших возрождению цивилизационного подхода. Трансформации осевого времени должны рассматриваться как примеры творческих инноваций, чьи доступные для понимания изменения смыслов выходят далеко за пределы связей, которые могут быть использованы в целях объяснения. Более того, сложность, длительность существования и интерпретативный потенциал традиций, основанных на осевых источниках, делают их иллюстрацией герменевтического принципа, наиболее ясно сформулированного Гадамером, согласно которому смысл разворачивается способами, несводимыми к интенциональному действию.

С учетом вышесказанного следует добавить несколько слов относительно объясняющих аспектов цивилизационной проблематики. Если в фокусе исторических и социологических объяснений находятся действия и акторы, в рамках этого широко определяемого поля цивилизационные исследования выделяли стратегии различных элит и изменяющиеся коалиции, в которые они вступали (обе эти темы подробно обсуждаются в трудах Эйзенштадта). Различия в этих отношениях связаны с другими цивилизационными различиями. В особенности взаимодействие между элитами и их коалициями, с одной стороны, и институтами с их различным образом интерпретируемыми сетями смысла, с другой стороны, требует объясняющего анализа. Следует ли понимать такие объяснения как причинные – это уже другой вопрос. Все еще кажется полезным опираться на классическое обсуждение понимания и объяснения, предложенное Георгом Хенриком фон Вригтом 67 67 Von Wright G. Explanation and Understanding. Ithaca: Cornell University Press, 1971. , особенно на его основной вопрос относительно объяснения в гуманитарных науках: может ли общеупотребительный квазикаузальный язык быть переведен на подлинно каузальный или его следует рассматривать как предварительное описание менее определенных связей. Но эта линия исследования не может быть продолжена без обращения к философским вопросам, выходящим далеко за рамки данной статьи. Достаточно сказать, что цивилизационные подходы увеличивают сложность этого поля и, следовательно, поддерживают вторую из указанных возможностей, к которой склонялся и сам фон Вригт.

Остается выяснить, может ли цивилизационный подход что-либо добавить к слабой программе, как она определена Александером и Смитом, и тем самым, возможно, сделать ее более интегральной частью социологического дискурса о культуре. Это не имеет такого же центрального значения, как вопросы, относящиеся к сильной программе; последующие комментарии лишь указывают на некоторые исходные точки для дальнейшего обсуждения. Согласно Александеру и Смиту, «говорить о социологии культуры [в смысле слабой программы] значит заявлять, что источник любых объяснений кроется в изучении „жестких“ переменных социальной структуры, так что упорядоченные смысловые комплексы превращаются в надстройки и идеологии, приводимые в движение этими более „реальными“ и осязаемыми социальными силами; культура же более или менее ограничена участием в воспроизводстве социальных отношений» 68 68 Alexander J., Smith P. Op. cit. P. 13. .

Мы можем ориентировочно идентифицировать эти предположительно более реальные факторы как экономические и политические. Если социология культуры рассматривает их как независимые переменные, а культуру как зависимую, то она столь же несовместима с цивилизационным подходом, как и с сильной программой Александера и Смита. Культурные определения участвуют в формировании экономической и политической сфер. Но если мы допускаем возможность того, что некоторые культурные определения могут быть совместимы с автономной политической и экономической динамикой (которой культурные условия и ресурсы в таком случае до некоторой степени подчинены) или даже благоприятствовать ей, то модифицированная версия слабой программы может предстать частью цивилизационного подхода. Более того, существует классический прецедент такой линии аргументации. Когда Макс Вебер описывает долговременную трансформацию современного капитализма от экономического строя, поддерживаемого этическими обязательствами религиозного происхождения, до самовоспроизводящейся системы, он указывает на процесс, транслирующий культурные ориентации в экономические механизмы. По мере развертывания веберовского проекта формируется более сложный взгляд и на возникновение, и на последующее развитие современного капитализма, но поглощение культурных источников рационализированной экономической машинерией сохраняет центральное значение, и в то же время аналогичная тенденция возникает в политической сфере. Бюрократический аппарат, который оказывается существенным компонентом капитализма и потенциальной угрозой для него, также является продуктом множественных исторических сил, включая культурные паттерны. Не углубляясь в специфику веберовского незавершенного и дискуссионного анализа этих двух тем, мы можем рассматривать основные линии этого анализа как предвосхищение идей, которые следует проверить на более общем уровне.