Франс Вааль - Наша внутренняя обезьяна. Двойственная природа человека

Жизнестойкость так называемого «дикого типа» – продукт половой перетасовки генетической колоды – хорошо известна. Такие «дикие типы», например, лучше справляются с болезнями, поскольку способны идти в ногу с непрерывной эволюцией паразитов. Бактериям нужно всего девять лет, чтобы сменилось около 250 000 поколений, которые отделяют нас от бонобо и шимпанзе. Быстрая смена поколений у паразитов вынуждает животных-хозяев совершенствовать способы защиты. Только для того, чтобы отбивать атаки паразитов, нашей иммунной системе нужно постоянно развиваться. Биологи называют это «гипотезой Красной Королевы» в честь Красной Королевы из «Алисы в Стране чудес», сказавшей Алисе: «Чтобы остаться на месте, нужно бежать изо всех сил!» Для человека и животных этот «бег» осуществляется путем полового размножения.

Но это объясняет лишь то, почему секс существует, а не то, почему мы им так часто занимаемся. Разве мы не могли бы прекрасно размножаться при значительно меньшем его количестве? Несомненно, именно это имеет в виду католическая церковь, заявляя, что секс предназначен только для размножения. Но разве приятная часть секса не бросает вызов этому представлению? Если бы единственной целью секса являлось размножение, он вовсе не обязательно доставлял бы такое удовольствие. Скорее, мы бы относились к нему так же, как дети к овощам: полезно, но неинтересно. Это, конечно же, не совсем то, что уготовила для нас мать-природа. Обеспечиваемые миллионами нервных окончаний в местах, которые называются эрогенными зонами (8000 приходится только на один небольшой клитор), напрямую соединенных с центрами удовольствия в мозгу, сексуальное желание и удовлетворение заложены в саму конструкцию наших тел. Стремление к наслаждениям – вот причина номер один, по которой люди занимаются сексом больше, чем это необходимо для размножения.

Открытие, что у наших ближайших родственников гениталии выглядят по меньшей мере настолько же развитыми, как у нас, а «излишнего» секса у них даже больше, делает сексуальность преобладающим признаком у троицы рассматриваемых близких родственников. Шимпанзе здесь исключение. Их сексуальная жизнь бедна по сравнению с людьми и бонобо, причем не только в дикой природе, но и в зоопарках. Если сравнить шимпанзе и бонобо, живущих в неволе на такой же по величине территории, получающих одинаковую пищу и имеющих доступ к такому же числу партнеров, то бонобо инициируют секс в среднем раз в полтора часа и с куда большим разнообразием партнеров, чем шимпанзе, которые занимаются сексом только раз в семь часов. Таким образом, даже в одинаковой среде бонобо намного более сексуально активны.

Но ничто из этого не отвечает на рассматриваемый вопрос: почему люди и бонобо оказались такими сексуальными гедонистами? Почему мы наделены сексуальным аппетитом, выходящим далеко за пределы потребности оплодотворения подвернувшейся яйцеклетки и побуждающим нас расширять круг партнеров, не ограничиваясь только теми, с которыми оно возможно? Читатели могут возразить, что их вкус в области сексуальных партнеров значительно менее разнообразен, но я здесь думаю о нас как о виде . Одни люди гетеросексуальны, другие – гомосексуальны, а кому-то нравятся всякие партнеры. Более того, даже эти классификации, судя по всему, условны. Американский пионер сексологических исследований Альфред Кинси представил человеческие сексуальные предпочтения в виде непрерывного континуума (от исключительной гетеросексуальности до исключительной гомосексуальности), выдвигая предположение, что мир не делится на агнцев и козлищ и наши привычные разграничения идут не от природы, а являются порождением общества.

Взгляды Кинси подтверждаются кросс-культурными исследованиями, демонстрирующими невероятное разнообразие отношений к сексу. В некоторых культурах гомосексуальность выражается открыто, даже поощряется. Первыми на ум приходят древние греки, но есть еще и австралийское племя аранда, где старший мужчина вступает в длительные сексуальные отношения с мальчиком, пока тот не станет готов к женитьбе на женщине, а женщины там потирают друг другу клиторы для удовольствия. В новогвинейском племени кераки совокупление с мужчиной является частью обряда перехода во взрослую жизнь для каждого мальчика; существуют и другие культуры, в которых мальчики орально услаждают старших мужчин, чтобы проглотить сперму (предположительно, чтобы приобрести таким образом мужскую силу). Сравните это с культурами, где гомосексуальность окружена страхами и табу, особенно у мужчин, которые подчеркивают свою мужественность путем выпячивания гетеросексуальности. Ни один гетеросексуальный мужчина не хочет, чтобы его принимали за гомосексуала. Нетолерантное отношение заставляет всех разделять свою сексуальность и выбирать какую-либо одну ее часть, создавая впечатление, что типы сексуальности дискретны, хотя в скрытом виде может существовать широкий спектр предпочтений, в том числе и их полное отсутствие.

Я подчеркиваю, что это именно культурное наслоение, чтобы объяснить, почему типичный вопрос к эволюционистам, каким образом возникла гомосексуальность, может быть неуместен. Приводится следующий аргумент: поскольку гомосексуальные особи не размножаются, они должны были давным-давно вымереть. Но это вызывает недоумение, только если мы идем на поводу у современных практик навешивания ярлыков. Что, если заявляемые сексуальные предпочтения весьма условны? Что, если нам промыли мозги, заставив думать в категориях «или – или»? И как насчет исходного постулата, что гомосексуалы не размножаются? Действительно ли это так? Они, несомненно, способны к размножению, и в современном обществе многие женятся в определенный период жизни. В нашем мире множество гомосексуальных пар воспитывают детей. Аргумент насчет вымирания предполагает некую генетическую пропасть между гомо- и гетеросексуалами. Это правда, что сексуальные предпочтения, по-видимому, конституционально обусловлены, то есть мы рождаемся с ними или они возникают в очень ранний период жизни, но, несмотря на слухи о «гейских генах», пока нет никаких свидетельств в пользу системных генетических различий между гетеро- и гомосексуалами.

Давайте отойдем от области секса и просто поговорим о влечении к собственному полу, предполагая, что это влечение присутствует, до некоторой степени, во всех нас. Мы легко сходимся с теми, кто похож на нас, так что эту часть понять несложно. Поскольку влечение к собственному полу не отменяет притяжения к противоположному, в ходе эволюции оно не должно было сталкиваться с какими-либо препятствиями. Теперь добавим к этому идею, что существует серая область между социальным притяжением, с одной стороны, и сексуальным влечением – с другой. То есть притяжение к собственному полу может иметь сексуальный подтекст, который выходит на поверхность только при определенных обстоятельствах. Например, если противоположный пол отсутствует в поле зрения долгое время, как в школах-интернатах, тюрьмах, монастырях или на кораблях, однополые дружеские связи часто превращаются в сексуальные, чего в иных обстоятельствах могло и не случиться. То же иногда происходит, когда отказывают тормоза: например, если мужчины выпивают слишком много, они внезапно начинают вешаться друг другу на шею. Идея, что влечения, в которых нет осознанного сексуального подтекста, могут все же иметь сексуальную сторону, разумеется, весьма не нова: Фрейд внушил нам это давным-давно. Мы так боимся секса, что стараемся запихнуть его в маленькую коробочку с крышкой, но он все время ускользает, смешиваясь со множеством других склонностей и стремлений.