Франс Вааль - Наша внутренняя обезьяна. Двойственная природа человека

Зная о сходстве этих животных с обезьянами в том, что касается утешения и целевой помощи, было бы интересно выяснить, как слоны и дельфины реагируют на зеркала. Есть ли параллели и здесь? Для слонов этот вопрос остается открытым [32] В своих более поздних книгах де Вааль пишет о слоне Пепси, который точно узнавал себя в зеркале: Вааль де Ф. Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных? – М.: Альпина нон-фикшн, 2019. – Прим. пер . , но вряд ли можно считать совпадением, что единственный, кроме приматов, вид, для которого есть хоть какое-то подтверждение узнавания себя в зеркале, – это дельфины. Когда дельфинов афалин в аквариуме Нью-Йорка помечали краской, они проводили больше времени перед зеркалом, чем прежде. Подплыв к зеркалу (которое находилось на некотором расстоянии от того места, где ставили метку), они первым делом разворачивались, чтобы получше разглядеть свои метки.

Эмпатия широко распространена среди животных. Она выражается в разных формах, начиная от телесного подражания – зевания, когда зевают другие, – до способности поддаваться чужим эмоциям, когда животное откликается страхом или радостью, улавливая страх или радость другого. На высшем уровне ее проявления мы обнаруживаем сочувствие и целевую помощь. Возможно, эмпатия достигла пика своего развития у нашего вида, но несколько других – и особенно человекообразные обезьяны, дельфины и слоны – подошли к нам очень близко. Эти животные понимают затруднительную ситуацию другого достаточно хорошо, чтобы предлагать оптимальную помощь. Они сбрасывают цепь тому, кому нужно выбраться наверх, поддерживают нуждающихся в глотке воздуха и водят дезориентированных за руку.

Может, им и неизвестно золотое правило – поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой, – но, судя по всему, они ему следуют.

КАПИТАН КИРК: Из вас бы вышел превосходный компьютер, мистер Спок.

СПОК: Вы очень добры , капитан.

Вообразите мир, полный существ, подобных суперлогичному мистеру Споку из сериала «Звездный путь» (Star Trek). Если бы эмоции проявлялись лишь изредка, никто бы не знал, что с ними делать. Воспринимая только смысловую составляющую языка, эти существа упускали бы изменения тона голоса и никогда бы не занимались человеческим эквивалентом груминга: легкой светской болтовней. Лишенные какой-либо естественной связи между собой, они могли бы понять друг друга единственным способом: в изнурительном процессе вопрошания и изучения.

Сосредотачиваясь лишь на жестоко конкурентной стороне эволюции, огромная масса научной (и не только) литературы изображала нас жителями аутистической вселенной Спока. Доброта, как нам говорили, – это то, что люди проявляют лишь под давлением, а нравственность – немногим большее, чем налет, тонкий слой, скрывающий нашу эгоистичную натуру. Но кто в реальности живет в таком мире? Стая пираний, принуждаемых к доброте желанием произвести впечатление друг на друга, никогда бы не смогла развить такие общества, без которых мы не можем существовать. Не заботящиеся о других пираньи не имеют морали и нравственности в знакомом нам виде.

Ключевое значение здесь имеет взаимная зависимость. Человеческие общества – это системы поддержки, в которых слабость человека не означает автоматически смерть. Философ Аласдер Макинтайр начинает свою книгу «Зависимые рациональные животные» (Dependent Rational Animals) с подчеркивания человеческой уязвимости. На протяжении многих периодов жизни, особенно в детстве и старости, но также и в среднем возрасте, мы полагаемся на заботу других людей. Мы зависимы по своей природе. Так почему же западная религия и философия уделяют гораздо больше внимания душе, чем телу? Они изображают нас рассудочными, рациональными, ответственными за свою судьбу, но никогда больными, голодными или испытывающими вожделение. Телесные и эмоциональные проявления считаются не более чем слабостью.

Во время публичных дебатов о будущем человечества некий уважаемый ученый однажды рискнул предположить, что через пару веков с помощью науки мы обретем полный контроль над своими эмоциями. Казалось, он с нетерпением ожидает этого дня! Однако без эмоций мы вряд ли понимали бы, какой выбор в жизни делать, потому что выбор основан на предпочтениях, а предпочтения в конечном итоге всегда связаны с эмоциями. Без эмоций мы не могли бы сохранять воспоминания, потому что именно эмоции делают их особенно яркими. Без эмоций нас бы не волновали другие люди, которых, в свою очередь, не волновали бы мы сами. Мы были бы как корабли в море, безразлично проплывающие мимо друг друга.

Реальность заключается в том, что мы – тела, рожденные от других тел, питающиеся другими телами, занимающиеся сексом с другими телами, ищущие плечо, к которому можно прислониться или на котором поплакать, путешествующие на далекие расстояния, чтобы быть рядом с другими телами, и так далее. Стоило бы жить без этих связей и эмоций, которые они пробуждают? Насколько мы были бы счастливы, особенно если учесть, что и счастье – тоже эмоция?

По мнению Макинтайра, мы позабыли, насколько наши базовые потребности обусловлены нашей животной природой. Мы прославляем рациональность, но в критический момент придаем ей мало значения. Как знает любой родитель, пытавшийся вдолбить подростку хоть немного здравого смысла, убедительная сила логики поразительно ограниченна. Это особенно верно в области нравственности и морали. Представьте инопланетного консультанта, рекомендующего убивать людей, как только они заболеют гриппом. Допустим, он скажет, что, поступая таким образом, мы убьем гораздо меньше людей, чем могут умереть, если позволить эпидемии развиваться бесконтрольно. Задавив грипп в зародыше, мы спасем множество жизней. Это может звучать логично, но я сомневаюсь, что многие из нас предпочтут такой план, потому что человеческая мораль накрепко привязана к социальным эмоциям и в сердце ее лежит эмпатия. Эмоции – наш компас. У нас есть сильный запрет на убийство членов собственных сообществ, и эти чувства отражаются в наших нравственных решениях.

Эмпатия исключительно межличностна – она возникает при общении людей между собой, включаясь от присутствия, манеры поведения и голоса других, а не в результате какой-то объективной оценки. Читать о бедственном положении человека, которого постигли трудные времена, не то же самое, что находиться в одном помещении с таким человеком и слушать его историю. Первая ситуация может вызывать некоторую эмпатию, но такую, которую легко проигнорировать. Почему? Для рациональных «моральных агентов» эти две ситуации не должны различаться. Но наши моральные склонности развивались в прямом взаимодействии с другими людьми, которых мы могли слышать, видеть, чувствовать на ощупь и обонять и чью ситуацию мы понимали, участвуя в ней. Мы тонко настроены на поток эмоциональных сигналов, исходящих от лиц и поз других людей, и мы откликаемся на них собственными сигналами. Реальные люди залезают в душу так, как никогда не сумеет никакая абстрактная проблема. Английское понятие эмпатии происходит от немецкого термина « Einfühlung », который переводится как умение непосредственно чувствовать состояние другого человека.