Пол Картледж - Спартанцы: Герои, изменившие ход истории. Фермопилы: Битва, изменившая ход истории

Не вызывает только ни малейшего сомнения решимость и мужество, с которым Леонид, его спартанцы и те несколько сотен других греков, которые предпочли остаться с ним, сражались до конца. Независимо от прочих соображений, Леонид был обречен остаться и сражаться, защищая тыл как можно дольше. Это было сделано, чтобы дать возможность отрядам, которые он отпустил (или которые покинули поле боя) благополучно удалиться, и, кроме того, чтобы предоставить шанс флоту в Артемисии добиться того, на что он был способен — что, как ни удивительно, оказалось весьма немало. Но Леониду пришлось принимать во внимание и иные, менее важные соображения.

Прямо в начале третьего дня официальный предсказатель Леонида Мегистий принес предрассветную кровавую животную жертву — это был ритуал, который спартанцы с необычной пунктуальностью совершали в военной обстановке [92] Мегистий из Акарнании на северо-западе Греции был профессиональным гадальщиком ( mantis ); было много разных видов гадания без принесения в жертву животного. . Во внутренностях животного он обнаружил зловещий знак «приближающейся смерти». Это вряд ли было удивительно. Он попросил разрешения остаться и погибнуть в тот же день, отослав своего единственного сына в безопасное место вместе с другими греками, отпущенными или удалившимися. Просьба Мегистия была удовлетворена, он пал смертью героя и удостоился посмертного хвалебного отзыва в эпитафии своего друга Симонида:

Мегистий приносил жертвы от имени греков, Ксеркс совершал возлияния восходящему солнцу, особо чтимой персами силе. Затем Ксеркс приступил к атаке заключительного дня. Выражаясь по-гречески, это произошло «во время, когда рынок был полон», или между 9 и 10 часами утра. Чтобы гарантировать успех, Ксеркс разместил позади войска бичевателей, pour encourager les autres (дабы вдохновить прочих — фр .).

Греки установили последнюю линию обороны за Средними воротами, чтобы перекрыть путь наступающему неприятелю. Истинно лаконичное замечание олицетворяет героическую мрачность этого последнего акта сопротивления. Когда кто-то сказал, что персидские лучники столь многочисленны, что их стрелы закроют солнце, один из трех сотен по имени Диенек якобы тотчас заявил: «Тем лучше — мы будем сражаться в тени!» Если бы мы знали больше об этом замечательном воине!

Леонид также показал себя истинным спартанцем, якобы произнеся слова, которыми он приказал своим солдатам приступить к утренней трапезе перед заключительным сражением: «Сегодня мы будем обедать в Аиде».

Читатели и слушатели в Древней Греции, знавшие свою Одиссею , должно быть, вспомнили знаменитое описание схождения Одиссея в Аид («Невидимый»), греческую преисподнюю. Там ему пришлось угостить кровью порхающих вокруг духов, чтобы придать им какое-то подобие жизни. Смысл мрачного юмора Леонида состоял в том, что после завтрака они уже не будут обедать нигде, ни на земле, ни под землей. Самое лучшее, на что они могли рассчитывать, это то, что их тени смогут найти в преисподней путь к какому-нибудь уютному привалу на Елисейских Полях, а не будут отправлены в бесконечный мрак Тартара. А самым надежным способом достижения этого счастливого посмертного существования было умереть красивой смертью.

По сообщениям, потери персов в начале этого третьего дня были даже больше, чем в первые два. Греки сражались с отчаянным самозабвением. Шелли в «Маске анархии» воспел тех, «Кто обнимал опасности войны…»; немногие испытали более близкие ее объятия, чем эти героические воины. Даже арабское понятие асабийи — «взаимного расположения и готовности сражаться и умереть друг за друга» [93] Определение, данное великим магрибским историком Ибн-Халдуном XIV века. — не передает их духа братского сопереживания. Может быть, отчаянная храбрость валлийских «трех сотен», которые погибли, сражаясь против, как утверждают, ста тысяч англосаксов, воспетых в поэме Гододин (Y Gododdin), приближается к нему:

Осведомленный, как я считаю, о пророчестве дельфийского оракула, что только смерть царя Спарты обеспечит в конце концов победу греков над персами, Леонид сражался и пал, как одержимый: одержимый сознанием, что сражается за нечто большее, чем поддержание национального и международного статус-кво. Просто его смерть укрепила боевой дух греков, так как теперь они сражались, подобно героям Гомера, за то, чтобы не допустить захват тела царя врагами-варварами и возможное надругательство над ним. Говорят, что они отвоевали его тело после продолжительной борьбы ( ôthismos ), но в конце концов все их усилия, естественно, были напрасными.

Когда все их оружие было потеряно и сломано, греки буквально дрались зубами и ногтями, используя голые руки и челюсти. Даже в конце сражения персы с безопасного расстояния выпускали стрелы — свое излюбленное оружие для добивания умирающего врага. И зверский акт мести по отношению к телу Леонида, включая отсечение головы по недвусмысленному приказу Ксеркса, указывал на то, что персы были доведены до крайности. Греки убили около двадцати тысяч персов, включая двух сводных братьев самого Ксеркса.

Расправа с трупом Леонида также символизировала коренное различие культур. После победы греков при Платеях в 479 г. исступленный эгинец по имени Лампон прибежал к главнокомандующему Павсанию и пытался убедить его:

Когда Леонид пал под Фермопилами, Мардоний и Ксеркс приказали обезглавить его и пригвоздить его голову к столбу. Если теперь ты отплатишь им тем же, то стяжаешь одобрение не только спартанцев, но и всей Греции. Пригвозди тело Мардония, и Леонид, брат отца твоего, будет отомщен.

Однако Павсаний отверг эту идею, и у Геродота он встает и произносит речь об основных ценностях не только спартанцев, но и всех греков:

А так поступать приличествует скорее варварам, чем эллинам, и за это-то мы их и порицаем. Такой ценой я вовсе не желаю купить одобрения эгинцев и тех, кому подобные предложения по душе. С меня довольно и похвал лакедемонян за то, что я поступаю и говорю справедливо и честно [94] Геродот . 9.78–9. Столь же символичны культурные различия в истории о том, что, когда выжившие из 400 фиванцев захотели сдаться Ксерксу, на них поставили царское клеймо, как на простых рабах. .

Из тех, кто героически сражался при Фермопилах, Диенек был признан храбрейшим из трехсот спартанцев, а Дифирамб — храбрейшим из феспийцев [95] Похоже, что феспийцы пожертвовали всеми своими гоплитами, сражаясь за «Греков», и потому представляется вполне справедливым и уместным воздвигнуть им отдельный мемориал в ущелье. . Особого упоминания заслужили два брата-спартанца Марон и Алфей, и в знак уважения Геродот также упоминает имя их отца Орсифанта. Нам также следует помнить об их матери, к сожалению, безымянной, но, несомненно, бесконечно гордой.