Пол Картледж - Спартанцы: Герои, изменившие ход истории. Фермопилы: Битва, изменившая ход истории

В битве при Фермопилах приняла участие лишь незначительная часть сил, которыми потенциально располагала коалиция. До, во время и после битвы решающим был вклад спартанцев, и прежде всего, Леонида. Итогом сражения, по уместной формулировке Геродота, была рана ( trôma ) спартанцев, но она не оказалась смертельной ни для них, ни для греческого сопротивления. То время, которое Леонид держался и сдерживал наступление персов, позволило погоде и греческому флоту, по преимуществу афинскому, произвести опустошение среди персидского флота поддержки в Артемисии. Гибель Леонида и его спартанских товарищей действительно подняла боевой дух греков. Что касается победы или поражения верных греков при Фермопилах, то имело место и то, и другое [96] Или, согласно прекрасному высказыванию Питера Грина, «в некотором смысле, окончательные победы при Саламине и Платеях стали возможны только благодаря этому великолепному и вдохновляющему поражению». .

Некоторые из нас весьма неравнодушны к роскошному шоколаду бельгийской фирмы Léonidas . Он поставляется с рельефным изображением украшенной шлемом головы древнегреческого воина в профиль — естественно, имеется в виду изображение нашего Леонида. Предположительно, это далекая дань почтения фрагменту мраморной статуи из музея Спарты, которой присвоили это название (к сожалению, ошибочное) и которая послужила моделью для современных мемориалов в Спарте и Фермопилах. В Лондоне, недалеко от станции Улица Ливерпуля, есть магазин кофе и пирожных, где предлагается бесплатный ломтик шоколада Léonidas в качестве приманки или подкупа, чтобы вы купили чашечку кофе. Древние спартанцы были печально известны своей склонностью к взяткам, однако они вряд ли бы соблазнились или купились на такой сибаритский неаскетический пустяк, как изысканный шоколад. Правда, поначалу их мог бы больше привлечь шоколад английской марки от Терри из Йорка, который назывался «Спартанец», потому что он был твердым внутри. Однако они были бы шокированы тем, что на упаковке изображен не их собственный храм Артемиды Орфии или Афины Халкиэки в Спарте, а архаический храм Аполлона… в Коринфе. По крайней мере, колонны в нем были уместно дорическими.

Серьезным моментом является то, что торговые марки вроде «Леонида» или «Спартанца» представляют собой характерные современные версии спартанского мифа, легенды или «миража» (этот последний термин был введен в 1903 году французским ученым-классиком Франсуа Олье). Этот миф был и все еще остается важным элементом европейской и, следовательно, западной культурной традиции. Спартанский миф был выкован на наковальне Фермопил. И хотя его первые дошедшие до нас письменные проявления были работой греческих поклонников неспартанского происхождения, он был выведен на глобальную траекторию самими спартанцами.

Вероятно, самым ранним создателем мифа, приложившим стило к папирусу, был Критий, глава «хунты» афинских «Тридцати тиранов», как они стали называться к своему позору. Он был инициатором и движущей силой фанатично олигархического и проспартанского режима, пришедшего к власти после поражения афинской демократии в 404 году под эгидой всепобеждающего спартанского адмирала Лисандра. Как таковой, Критий был в конечном счете ответственным за введение режима террора, длившегося около года. Прежде чем прийти к власти подобным образом, он был коллегой или учеником Сократа и, следовательно, человеком явно высоких умственных способностей, как и его младший родственник — также ученик Сократа Платон. Опять же как и Платон, он был человеком значительных литературных амбиций, автором пьес и двух дидактических трудов о спартанской politeia (образе жизни), написанных в прозе и стихах.

С Крития начинается «спартанская традиция» в своей самой изощренной литературной форме, объемлющей на своем запутанном и нередко извилистом пути таких гигантов, как Платон, Аристотель, Плутарх, Монтень и Руссо. В последующем изложении мы будем касаться по преимуществу этой литературной разновидности спартанства, фокусируясь внутри него на Леониде и Фермопилах. Однако мы будем забредать и в «другие сферы, как изобразительные, так и словесные, а также в некоторые из их более популярных и более элитарных проявлений. Прежде всего, однако, нам следует обратить внимание на первичные источники спартанской мифологической традиции.

Спартанцы сами начали и усердно разрабатывали легенду о Фермопилах, особенно после сражения при Саламине. На вручение наград в Спарту они пригласили как Эврибиада, номинального командующего всеми силами греческой коалиции, так и Фемистокла, афинского гения, стоявшего за победой. Каждому был вручен первый приз — символический оливковый венок, точно такой же, каким награждали победителей Олимпийских игр. Но Фемистокл получил дополнительный материальный приз, колесницу, возможно, колесницу для скачек, подобную тем, на которых спартанцы отличались на Олимпийских и прочих общегреческих играх. Более того, по окончании церемонии и вручения наград Фемистокл удостоился официального государственного эскорта, чтобы доставить его в безопасности до границы и, весьма вероятно, выпроводить за пределы страны. Эскорт состоял из ровно трех сотен солдат, того же числа, что и элитная военная гвардия царя Спарты, а также того же магического числа, из которого состоял отряд в Фермопилах всего месяц или около того назад.

Павшие под Фермопилами спартанцы погибли за Грецию и свободу, равно как и за Спарту. Однако не все три сотни погибли в сиянии славы; сохранились также предания о двух, которым не удалось пасть под Фермопилами, они служили в качестве образца или, скорее, предупреждения для внешнего и внутреннего употребления. Во-первых, Пантит, чья единственная ошибка состояла в том, что во время последнего сражения при Фермопилах он находился в Фессалии с дипломатической миссией, и о котором рассказывали, что вследствие «бесчестия» по возвращении в Спарту он повесился. В греческом оригинале Геродот использовал форму имперфекта, это означало, что Пантит страдал от бесчестия, пока не положил ему конец, совершив иной вид самоубийства, нежели тот, что ему был первоначально указан декретом государства. Спарта представляла собой крайнюю форму культуры «чести и позора», поэтому его подтолкнуло к самоубийству не только свалившееся на него публичное бесчестие, но и внутреннее чувство стыда. Иными словами, я полагаю, что это был тот случай, который в наши дни популярно называют «чувством вины выжившего».

Еще более поучителен запутанный рассказ об Аристодаме, герое блестящей главы сравнительного исследования « Тайна Мужества » У. Ай. Миллера. Аристодам, на тот момент единственный выживший из трех сотен, не совершил самоубийства осенью 480 года. Предположительно, он каким-то образом пережил такой же публичный позор ( oneidos ), который свалился на Пантита, равно как и собственный стыд за то, что остался жив. Фактически случай Аристодама был сложнее, так как его мужество было под вопросом. Ибо так случилось, что еще один из тех трех сотен, Эврит, страдал, как и Аристодам, острым воспалением глаз, настолько сильным, что оба они были практически слепы и вряд ли были в состоянии должным образом исполнить свой воинский долг. Но в то время как Эврит был исполнен решимости буквально исполнить приказы, данные спартанцам, и мужественно пасть под Фермопилами и потому приказал своему денщику-илоту отвести его на схватку, Аристодам якобы поссорился с ним по этому вопросу, решив, что он значительно лучше послужит Греции и Спарте, погибнув в следующий раз. Из двух недоброжелательных рассказов такова наиболее благоприятная для Аристодама версия о том, как он выжил. По другой версии, которую Геродот отыскал в Спарте, Аристодама, как и Пантита, отослали из лагеря с каким-то поручением вместе с другим солдатом, и хотя они оба возвратились в Фермопилы вовремя, чтобы принять участие в сражении и умереть, только второй солдат сделал этот выбор, в то время как Аристодам сознательно медлил, чтобы спасти свою шкуру.