Пол Картледж - Спартанцы: Герои, изменившие ход истории. Фермопилы: Битва, изменившая ход истории

Было одно исключение из правил захоронения спартанских воинов, павших на чужбине. В некоторых обстоятельствах тело спартанского царя, погибшего за границей, могли привезти на родину и устроить официальные похороны. Так было в случае Леонида. В другом месте Геродот в деталях передает необычную сущность и особенности царских похорон в Спарте, описывая исключительные прерогативы всех царей в мирное и военное время как в жизни, так и в смерти. По смерти царя объявлялось прекращение государственной деятельности на период одиннадцати дней официального траура. Женщины (предположительно свободные гражданки Спарты) обходили город, стуча в литавры, и по этому сигналу два члена каждого домовладения ( oikos ) должны были надевать траурные одежды под страхом значительного штрафа за уклонение. Известие о смерти и предстоящих похоронах разносилось также всадниками, разосланными по всей огромной территории Спарты, в Мессены так же, как и в Лаконию, чтобы уведомить все население, что все классы и сословия — периэки и илоты, равно как и спартанцы — должны лично присутствовать на похоронах в столице [100] Геродот пишет, что эта особенность была одинакова в «Азии» и в Спарте, имея в виду, по-видимому, Персидскую империю. .

Но что, если царь погиб «на войне» за границей? Геродот задал этот вопрос и получил ответ, что в этом случае должно быть изготовлено его подобие ( eidôlon ) и доставлено в Спарту на богато украшенном катафалке. Здесь содержится ясное указание на то, что реальное тело царя не подлежит доставке, а должно быть захоронено на месте, как тела прочих спартанцев. Как мы видели, в случае Леонида имелись все основания последовать этой практике, и, вероятно, его исключительный случай стал источником предполагаемого правила. Ибо, согласно греческим источникам, несмотря на героические усилия спартанцев, им не удалось предотвратить обезглавливание его тела по приказу Ксеркса и Мардония. К тому времени, как греки получили к нему доступ, предположительно после того, как орды персов удалились к югу от Фермопил, оно должно было подвергнуться дальнейшему разложению, вероятно, настолько, что его невозможно было узнать и наверняка невозможно было набальзамировать ни воском, ни медом (если допустить, что эти материалы вообще были под рукой в достаточном количестве) [101] Набальзамированное тело Агесилая II, умершего в 360 году в Северной Африке в возрасте восьмидесяти четырех лет, было доставлено для захоронения в Спарту, хотя он и не погиб «на войне». . Таким образом, в 480 году спартанцы просто не могли доставить тело Леонида в Спарту, даже если в идеале они и желали сделать это, чтобы воздать ему почести, «большие, нежели обычно воздаются смертному» — так Ксенофонт описывал погребальные почести Агесилаю, сводному брату Агиса II, умершему в 400 году.

Через сорок лет ситуация была исправлена. То было время официального мира между двумя великими державами Греции — Спартой и Афинами, но также и временем значительной и растущей напряженности между ними. Напоминание о роли Спарты в Греко-персидских войнах было вполне уместным. Поэтому спартанский отряд был многозначительно послан к проходу Фермопил и, вероятно, к маленькой горке, отмеченной изваянием каменного льва, где, или около того места, погиб Леонид [102] По-гречески «лев» — lеôn весьма распространенное спартанское имя и первая часть имени Леонида. Позднейшая поэма, сохранившаяся в собрании под названием Палатинская антология , претендует на то, что рассказана этим знаменитым львом в Фермопилах. . Эти люди извлекли то, что, по их убеждению, было останками Леонида, и доставили назад в Спарту, где их перезахоронили с должной пышностью.

Фактически спартанские цари автоматически становились героями. После смерти им присваивали почетный статус героев-полубогов и воздавали религиозное поклонение, уместное для героев. Но Леонид был особый случай, и неудивительно, что в последующие века ему посвятили официальный праздник, названный «Леонидия». В Спарте, недалеко от акрополя, все еще можно видеть весьма фундаментальные остатки религиозного сооружения, известного как Леонидеон, служившего главным местом этого культа. Вполне предсказуемым образом этот культ ассоциировался также с посмертным культом другого спартанского вождя в тех войнах, регента Павсания, несмотря на превратности его последующей карьеры [103].

Та же идея увековечения панэллинизма имелась в виду при сооружении в центре города Спарты двух долговременных монументов, служивших также памятниками греко-персидских войнам: религиозного храма Эллениона («Места греков») и колоннады, известной под названием «Персидский портик», с примечательным архитектурным изображением пленных персов.

Однако Геродот был не согласен со спартанской пропагандой, а, напротив, поддерживал афинян. Вот что он утверждает по поводу спорного вопроса о том, какое из двух греческих государств — Спарта или Афины — внесли больший вклад в отражение персидской агрессии:

Поэтому я вынужден откровенно высказать мое мнение, которое, конечно, большинству придется не по душе. Однако я не хочу скрывать то, что признаю истиной. Если бы афиняне в страхе перед грозной опасностью покинули свой город или, даже не покидая его, сдались Ксерксу, то никто [из эллинов] не посмел бы оказать сопротивления персам на море… мне совершенно непонятно, какую пользу могли принести стены на Истме, если флот персов господствовал на море. Потому-то не погрешишь против истины, назвав афинян спасителями Эллады. Ибо ход событий зависел исключительно от того, на чью сторону склонятся афиняне. Но так как афиняне выбрали свободу Эллады, то они вселили мужество к сопротивлению всем остальным эллинам, поскольку те еще не перешли на сторону мидян, и с помощью богов обратили царя в бегство [104].

Это было написано со всем должным деликатным вниманием к той чувствительности, которая сопровождала данную тему во время написания работы (в 40-х и 30-х гг. V в.) в неменьшей степени, чем в начале 70-х гг. Этим объясняется его извиняющаяся фраза «мнение, которое, конечно, большинству придется не по душе»: это было закодированной ссылкой на тот факт, что в 40-х и 30-х гг. V в. афиняне использовали свою предположительно решающую роль освободителей в Греко-персидских войнах как аргумент в пользу сохранения антиперсидской морской империи, что большинство греков, которых это касалось, считало разновидностью тирании [105].

Сами афиняне — официальные представители афинской демократии, а не отдельные нетипичные проспартанцы вроде Крития — естественно, всей душой согласились с Геродотом и открыто выражали свои взгляды при малейшей возможности. Во-первых, есть свидетельство ежегодной афинской публичной Похоронной речи (в честь павших в текущем году на войне). Похоже, что традиция выбора известного гражданина для произнесения такой речи появилась в 60-х годах V в. В нашем распоряжении имеется лишь несколько сохранившихся в разной форме речей, и не все они реальные, письменно зафиксированные речи. Но в двух аутентичных текстах, сочиненных составителем речей Лисием и политиком Гиперидом, упоминаются Фермопилы, и притом в интригующе различной форме, отражающей время и обстоятельства их написания и прочтения.