Пол Картледж - Спартанцы: Герои, изменившие ход истории. Фермопилы: Битва, изменившая ход истории

Спарта так никогда полностью и не оправилась после освобождения мессенских илотов, хотя спартанцы и цеплялись за илотов Лаконии как за свою сильно сократившуюся экономическую базу еще целых полтора столетия. Оказалось, что без мессенцев они полностью сохранили традицию, но более чем наполовину утратили ее логическое обоснование. Агесилай, активный до конца своей очень длинной жизни, сам себя нанял в качестве командира наемников, чтобы увеличить резервы и вновь наполнить городские сундуки, которые, однако, никогда не были очень большими. Он умер в Северной Африке в возрасте 84 лет, и его набальзамированное тело привезли назад в Спарту для совершения исключительных похорон, что было наследственным правом и ритуалом спартанских царей. Но после 360 г. этот ритуал стал бессодержательным.

Тем не менее, хотя Спарта уже никогда не вернула свое прошлое территориальное могущество, миф и легенды о ней сильно разрослись. Последняя глава книги обрисовывает некоторые наиболее важные и интересные, главные и второстепенные моменты спартанского миража, особое внимание уделяется месту и роли Леонида. Например, Первосвященник Иерусалима в самом начале третьего века до н. э. нашел политически целесообразным заявить о родственных связях со Спартой, восходящих не менее чем к Моисею. На римлян Спарта произвела столь же глубокое впечатление, так как они видели в ней многие достоинства и ценности, которыми сами дорожили, и они также изобрели фальшивую родственную связь между этими двумя никак не состоящими в родстве народами.

Сами спартанцы обеспечили ощутимое преимущество для туристов эллинского и римского периода, посещавших Спарту, которая стала чем-то вроде тематического парка или музея прошлого, в значительной степени воображаемого. Например, в III в. н. э. спартанцы построили полукруглый амфитеатр с традиционным святилищем Артемиды Орфии — когда-то неотъемлемой частью системы Агогэ, чтобы предоставить садо-туристам лучший обзор имитации античного ритуала телесного наказания diamastigôsis , во время которого спартанские молодые люди подвергались порке перед алтарем Артемиды, предпочтительно до смерти, или, по крайней мере, до состояния полного кровопролития.

Как бы то ни было, но это могущество пало. Однако, быть может, не так уж странно, что грекофилы, желавшие освобождения Греции от Оттоманской империи, или основатели британской системы закрытых школ для мальчиков в XIX в. увидели в классической Спарте некоторые положительные стороны, достойные подражания и постепенного введения. Прилагательные «спартанский» и «лаконичный» вошли в основной лексический запас английского языка в честь Спарты, к тому времени несколько запятнанной. Как бы то ни было, две великие империи — Римская и Британская — в действительности многим обязаны Спарте, во всяком случае, гораздо большим, чем мы, культурные наследники Спарты на Западе, готовы это признать в настоящее время, и, по крайней мере, обязаны мы ей не меньшим, чем непосредственно афинянам. Если сформулировать это «лаконично», то Спарта жива и поныне.

Представление о Спарте как о мрачном лагере казарменного типа плохо подготавливает впервые оказавшегося здесь туриста к великолепному зрелищу, которое открывается по мере спуска с нагорья, примыкающего к Аркадии на севере, в долину Эврота на Спартанской равнине. Протянувшиеся перед ним два параллельных хребта — это Тайгет на западе, самая высокая вершина которого достигает 2404 метров, и Парной на востоке с пиком высотой 1935 метров. Сама равнина и ее продолжение к югу от долины Эврота, который впадает в море в Лаконском заливе, образует одно из наиболее плодородных и приятных мест в Южной Греции. Почва, климат и человек объединились, чтобы производить и запасать иногда по два урожая зерна в года. Маслины и виноград, два других основных продукта так называемого средиземноморского рациона, также произрастают здесь, как и, разумеется, лес цитрусовых деревьев, но они были ввезены уже после периода древности, напоминая нам, что местность и растительность, которые мы видим сегодня, необязательно выглядят так же, как то, чем располагали ее жители два с половиной тысячелетия назад. Вряд ли можно удивляться, что этот район, известный в исторические времена как Лакедемон, вероятно, был также местом пребывания великого царя в эпическую эпоху Древней Греции, которую ученые более прозаично называют Микенской, или эпохой Поздней бронзы (около 1500–1100 гг. до н. э.). Совсем недавно была сделана попытка переместить дворец гомеровского Менелая из Спарты в Пеллану, расположенную дальше на севере, в Лаконии. Это противоречит не только древней легенде и религиозным культам, но также и топографической геополитике. Любой реальный Менелай Бронзового века должен был бы построить свой дворец на месте исторической Спарты или около нее, возможно, действительно там, где Британская школа в Афинах тщательным образом произвела раскопки большого поселения, включая и здание, названное «дворцом». Как бы то ни было, в Лаконии не обнаружено дворца того же времени и того же размаха, что раскопанный в Микенах (месте пребывания гомеровского Агамемнона, брата Менелая) и Пилосе (столице болтливого старого Нестора), и, возможно, он никогда не будет найден. Важно не читать Гомера как надежный учебник истории, какой бы, несомненно, полезной для археологии ни была эта ошибка.

Елена Троянская или Елена Спартанская? Она, конечно, была и той, и другой. Согласно одной из версий мифа, она была местной девушкой, дочерью Тиндарея, однако, по другой версии, она — дочь великого отца Зевса, рожденная чудесным образом из яйца, потому что Зевс посещал ее мать Леду в образе лебедя. Непревзойденная красота сделала ее настоящей наградой амбициозного Менелая, сына Атрея из Микен, чей старший сын Агамемнон взял в невесты сестру Елены Клитемнестру. Однако эта красота пленила также нежеланного гостя Спарты — Париса, царевича из азиатской Трои, которому оказала решающую помощь рожденная на Кипре богиня любви Афродита. Обозрев сверху пролив Дарданеллы, он нарушил священный долг гостя и друга и похитил у Менелая его законную супругу.

Недавно греческий археолог вызвал небольшой переполох, заявив, что дворец Елены (и Менелая) находился не в Спарте, а в Пеллане, приблизительно пятнадцатью километрами севернее. Это заявление удивило бы древних спартанцев, которые построили для Елены новый храм в Спарте или, более точно, в Ферапне на юго-востоке от древнего города, где поклонялись ей, ее супругу Менелаю и ее божественным братьям Диоскурам — Кастору и Полидевку (Поллуксу на латыни). Это произошло в конце восьмого века, когда спартанцы, так сказать, вновь открывали свои корни и стремились узаконить недавно завоеванную территорию на юго-востоке Пелопоннеса, представив ее как законное наследство царства Менелая, описанного в «Илиаде» Гомера. В реальности культ Елены в Ферапне, возможно, отражает сплав двух Елен, одной из которых была богиня растительности и плодородия, ассоциирующаяся с деревьями (в таком качестве ей также поклоняются на Родосе), и другая — эпическая Елена из гомеровской легенды. Мы обратимся ко второй.