Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Весьма знаменательным является и то обстоятельство, что Достоевский, полемизируя в «Дневнике» с целым рядом изданий, за два года ни разу не затронул «Отечественные записки». Более того: одни из лучших страниц «Дневника» посвящены Некрасову.

Вместе с тем в январском «Дневнике» за 1876 г. Достоевский подвергает уничтожающей критике статью В. Г. Авсеенко, напечатанную в «Русском вестнике» [79] См.: Русский вестник. 1876. Март. С. 362–367. . Причём критика эта касается не частных, а глубоко принципиальных вопросов.

Можно было бы ещё указать примеры скрытой полемики в «Дневнике» – полемики, которая, будучи по форме безадресной, своим остриём была направлена против тех или иных положений, защищаемых консервативной печатью [80] Любопытна запись Достоевского в подготовительной тетради к «Дневнику»: «Банкротство консервативной партии, бойцы были Катков и Леонтьев (имеется в виду Павел Михайлович Леонтьев – соредактор М. Н. Каткова по “Русскому вестнику”. – И. В .) – устарели… “Русский мир”, позор бессилия и неумения вести дело» (Лит. наследство. Т. 83. С. 404). .

Поэтому можно понять Венгерова, который писал в «Новом времени»: «Что, господа московские – спасители отечества, приходится вам и совсем прикусить язычок… Вот и Достоевский ушёл от вас. Да и как ушёл! Даже не признал противников демократизма воюющей стороной… И это высказал автор “Бесов”. Как хотите, но тут следует видеть сильное знамение времени и знамение не мимолётное: Достоевские не меняют своих взглядов “так себе”, потому что все теперь либеральны. Нет, тут следует видеть торжество идеи, торжество полное, без всяких оговорок» [81] Новое время. 1876. № 107. 17 июня. .

Конечно, восторги Венгерова несколько преждевременны. С «Дневником» дело обстояло гораздо сложнее. Но в данном случае важно то, каким образом публицистическая деятельность Достоевского преломлялась в умах его современников.

Разумеется, не следует преувеличивать степени «полевения» Достоевского в последний период его жизни. Красный колпак санкюлота столь же мало подходит автору «Дневника», как и мрачный плащ инквизитора. Идейно-художественная система Достоевского – со всеми её сильными и слабыми сторонами – достаточно серьёзна и обусловлена достаточно вескими историческими причинами, чтобы не служить экспериментальным полем для подобного рода стратагем.

Водораздел между Достоевским и лагерем русской революционной демократии был гораздо более глубок и принципиален, нежели это может показаться, если исходить лишь из материалов текущей периодики. Водораздел этот проходил отнюдь не по идейной периферии. Он затрагивал главнейшие жизненные центры: отношение к религии, к атеизму, к самодержавному государству, к будущему России и к революции.

Ни по одному из этих вопросов точка зрения Достоевского не совпадала со взглядами представителей либеральных или народнических кругов. Как, впрочем, не совпадала она и с идеологической моделью охранителей. У Достоевского была своя точка зрения. Она не исчерпывалась отдельными положениями «Дневника писателя», а заключалась в нём как в целом . «Дневник писателя» – литературный и исторический феномен, отразивший не только коллизии русской жизни, но и глубокую духовную самобытность своего творца.

В январе 1878 г. В. П. Буренин следующим образом подвёл итоги двухлетней деятельности автора «Дневника»: «“Дневник” г. Достоевского был таким оригинальным и, главное, таким глубоко искренним изданием, что он приобрёл себе самые живые симпатии не только у читателей, но даже и среди наших журнальных котерий, которые любят называть себя партиями… Без всякого сомнения в нашей периодической литературе немного насчитывается изданий, могущих по внутреннему интересу конкурировать с этим маленьким журналом, издававшимся одним лицом, без помощи каких бы то ни было сотрудников» [82] Буренин В. П . Литературные очерки // Новое время. 1878. № 681. 20 янв. .

Достоевский записывает в своей последней записной книжке: «Я ничего не ищу, и ничего не приму, и не мне хватать звёзды (т. е. ордена. – И. В .) за моё направление» [83] Из записной тетради 1880–1881 гг. (Критикам) // Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 27. С. 86. .

Подытоживая высказывания печати о «Дневнике писателя», можно заключить, что последний не обрёл прочной поддержки со стороны какого-либо общественного лагеря.

«Дневник» не воспринимается русской прессой как некая целостность, а оценивается «изолированно» – по тем или иным отдельным своим положениям. (Подобное восприятие перейдёт затем в историко-литературную традицию.) Печать высказывается о «Дневнике» крайне противоречиво, причём некоторые органы могут менять свои оценки («Голос», «Биржевые ведомости»). Наиболее резкой критике подвергается «Дневник» со стороны либеральной прессы. Вместе с тем моножурнал Достоевского не получает никакой реальной поддержки «справа», а иногда даже удостаивается враждебных выпадов с этой стороны. Демократическая печать либо полемизирует с «Дневником» по отдельным вопросам («Дело»), либо сохраняет по отношению к нему известную сдержанность («Отечественные записки»). Сам же «Дневник» ведёт полемику только с либеральными и консервативными органами («Русским вестником», «Вестником Европы», «Биржевыми ведомостями»), не задевая оппонентов «слева» [84] Разумеется, это внешнее «перемирие» не могло быть достаточно прочным, ибо «Дневник» внутренне полемичен по отношению к самим основам революционно-демократической идеологии. Для «Дневника» вообще характерны приёмы «зашифрованного» диалога (см., напр.: Борщевский С . Щедрин и Достоевский. М.: Гослитиздат, 1956). .

Современная «Дневнику» журналистика единодушно отмечает самостоятельность издания и, как правило, не причисляет его ни к одному из существующих направлений. При этом, однако, собственное направление «Дневника» фактически никак не определяется: оно получает в оценках прессы сугубо эмоциональные характеристики (искренность, откровенность и т. п.).

Естественно, на следующем этапе изучения «Дневника» необходимо сопоставить его точку зрения по конкретным общественным вопросам с позициями других печатных органов и – шире – с умонастроениями эпохи. Но уже теперь мы приходим к выводам, немаловажным для понимания его идейной истории. Последняя, однако, останется неполной без анализа отношения к «Дневнику» его собственных читателей.

К этому сюжету мы и обратимся.

Посмертный архив Достоевского отразил судьбу своего хозяина.

Всю его жизнь та сила, которую, если угодно, можно назвать предопределением или роком, гнала его с места на место. Из любезного ему отчего дома – в мрачные дортуары Инженерного училища, с шумных пятниц Петрашевского – в смрадные казармы омской каторги, в семипалатинскую глушь, в забытую Богом Тверь, а затем – на людные перекрестки Европы, в меблированные комнаты Дрездена, Флоренции, Эмса…