Лариса Печатнова - Спарта. Миф и реальность

Вера спартанцев в оракулы и предзнаменования распространялась также на юридическую и законотворческую сферы. Ни один новый закон в Спарте не принимался без предварительного одобрения его в Дельфах, начиная уже с Большой ретры Ликурга [22] Мнение, что Ликург получил свои законы в форме оракула, было общепризнанным в древности (Tyrt. ар. Plut. Lyc. 6. 4–5; Her. I. 65). и дополнения к ней, принятого по инициативе царей эпохи Первой Мессенской войны (сер. VIII в.) Феопомпа и Полидора (Plut. Lye. 6) [23] Древние хронографы, опираясь на авторитет Тиртея, считали Феопомпа и Полидора современниками. Согласно традиции, следы которой мы находим, правда только у позднего автора Павсания, царь Полидор отличался либеральными взглядами и пользовался поддержкой рядовых граждан (Paus. III. 3. 2–3). . Они убедили народ принять это дополнение, лишавшее его права на свободное и ничем не ограниченное обсуждение вносимых герусией предложений, благодаря утверждению, что такова воля богов (Lye. 6. 9). Тиртей, вспоминая об этих событиях в своей поэме «Евномия», прямо говорит, что цари обращались за божественной санкцией в Дельфы (Tyrt. ар. Plut. Lyc. 6. 10). Так что и здесь, как в случае с Ликургом, имеет место апелляция к Аполлону.

Дельфийский оракул сыграл огромную роль и в судьбах многих спартанских царей. На судебные решения, принимаемые герусией и эфорами по делам, связанным с политическими или уголовными преступлениями царей, сильнейшее влияние оказывали рекомендации оракула в Дельфах. Все случаи отстранения царей от власти в VI–V вв. были связаны с обращением к дельфийскому Аполлону как к последней и самой авторитетной инстанции (низложение Демарата и Плистоанакта, борьба за власть между Леотихидом и Агесилаем). Но тот же дельфийский Аполлон нередко выступал в качестве арбитра между спартанской общиной и ее царями, защищая последних. Так, например, дельфийские жрецы помогли царю Плистоанакту вернуться на трон (он правил с большим перерывом с 459 по 409 г.). Этот царь в 446 г. был обвинен в коррупции, бежал в Аркадию и скрывался там 19 лет (Thuc. II. 21. 1; V. 16. 3; Plut. Per. 22–23). По истечении этого срока он с большими почестями был возвращен в Спарту (Thuc. V. 16. 3). Своим возвращением опальный царь, по-видимому, был обязан исключительно оракулу в Дельфах (V. 16. 2). Желая помочь Плистоанакту, жрецы постоянно давали спартанским послам, прибывающим в Дельфы, один и тот же совет: вернуть потомка полубожественного сына Зевса с чужбины в отечество или им придется пахать борозду серебряным лемехом [24] Оракул, по-видимому, грозил лакедемонянам голодом и намекал на то, что за привозной хлеб им придется платить немалую сумму денег (серебра). (Thuc. V. 16. 2; Plut. Pyth. or. 19, 403 b). Таким образом, возвращение Плистоанакта в Спарту — целиком заслуга дельфийского жречества. Этот случай подтверждает наличие особого рода отношений между спартанскими царями и жрецами в Дельфах.

Важно отметить еще один момент: тесные контакты царских домов Спарты с дельфийским жречеством подкреплялись большими пожертвованиями царей. После удачных военных кампаний цари, как правило, отправляли в Дельфы немалые денежные суммы и подарки. Например, царь Агесилай, ведущий войну против персидского царя в Малой Азии, в течение двух лет пожертвовал дельфийскому святилищу огромную сумму — более ста талантов (Xen. Hell. IV. 3. 21; Ages. 1. 34). Нельзя исключить и такой возможности, что в Дельфах спартанские цари хранили свои ценности. Для Греции использование храмовых центров в качестве банков являлось обычной практикой. И хотя предание не сохранило подобного рода фактов в отношении царей, случай с навархом Лисандром, который оставил в Дельфах денежный вклад (Plut. Lys. 18), позволяет думать, что точно так же могли поступать спартанские цари и их близкие. Некоторые ученые считают, что Дельфы до некоторой степени можно рассматривать как «государственный банк лакедемонян».

Особая близость спартанских царей к Дельфам и отличное знание оракулов, записи которых хранились в Спарте с глубокой древности, сыграли немалую роль и во внутриполитической борьбе. Яркий пример тому — многочисленные манипуляции царей с оракулами на рубеже V–IV вв. Так, в династическом споре между двумя претендентами на престол, Агесилаем и его племянником Леотихидом, решающим аргументом стал истолкованный в пользу Агесилая древний оракул (Plut. Lyc. 22).

Современник Агесилая царь Павсаний (годы правления 409–395) решился использовать изречения пифии, чтобы убедить своих сограждан в необходимости аннулировать эфорат как вредный для спартанской общины политический институт. Находясь в изгнании, Павсаний написал полемическое сочинение, скорее всего, направленное против эфоров. Судя по кратким репликам в источниках, трактат Павсания представлял собой подборку дельфийских оракулов с комментариями самого царя (Ephor. ар. Strab. VIII. 5. 5. р. 366). Оракулы, возможно, были сгруппированы по тематическому признаку: об искажении законов Ликурга, о пользе царской власти, о вреде эфората, об опасности корыстолюбия и т. д. Главным пунктом в этом сочинении, скорее всего, была критика в адрес эфората.

Спартанские цари, представляющие свою общину перед богами, даже если по отношению к ним граждане и не испытывали былого благоговения, имели возможность воздействовать на умонастроения окружающих. Гадания, жертвоприношения, вовремя извлеченные на свет оракулы были удобными средствами политической пропаганды. В качестве примера можно вспомнить спектакль, разыгранный царем Агесилаем в 396 г. в Авлиде перед походом в Малую Азию. С целью саморекламы он принес в жертву Артемиде лань на том самом месте, где, по преданию, совершал жертвоприношение Агамемнон, отправляясь в Трою (Xen. Hell. III. 4. 3–4; Plut. Ages. 6).

Точно так же дело обстояло и в эпоху эллинизма, когда в Спарте, пребывающей в состоянии глубочайшего кризиса, проводили свои реформы цари Агис и Клеомен. Так, Агис IV активно использовал оракулы, как древние, так и недавно полученные, в которых божество советовало спартанцам «остерегаться сребролюбия», установить у себя равенство и вернуться к законам Ликурга (Plut. Agis 9). Клеомен III также искал у богов одобрения своим противоправным действиям. Так, Плутарх рассказывает о сне, который якобы приснился одному из эфоров в святилище Пасифаи накануне переворота. Приснилось же ему, «будто на том месте, где обычно сидят, занимаясь делами, эфоры, осталось только одно кресло, а остальные четыре исчезли, и в ответ на его изумление из храма прозвучал голос, возвестивший, что так лучше для Спарты» (Cleom. 7). Это чудесное сновидение пришлось как нельзя более кстати. Клеомен с его помощью пытался оправдать совершенное им святотатство — преступное убийство эфоров, — заявив, что такова была божественная воля.