Оскар Шервин - Шеридан

В 1773 году «макарони» — так называли тогда щеголей, следовавших европейской моде, — устраивали воскресными вечерами пышные карнавалы в парке Кенсингтон-гарденс; дамы наряжались молочницами, казаками, а некоторые из них, переодевшись в мужскую одежду, отправлялись послушать бурные дебаты в палате общин. Кавалеры не отставали от дам: секретарь наследного принца Джек Уиллет- Пейн явился однажды на бал-маскарад загримированным юной девицей — для пущего правдоподобия «девицу» сопровождала миссис Фицгерберт.

Фривольность поведения не являлась в тот век исключительной привилегией молодых, безрассудных или праздных. Так, герцог Графтонский, пренебрегая приличиями, появился на эскотских скачках в обществе потаскушки, подобранной на улице; он не постеснялся открыто беседовать с ней в опере, когда в королевской ложе находился король с семьей. Впрочем, Георг III охотно позволял герцогу Графтонскому приводить кого угодно под одну крышу с королевой — лишь бы он не пускал в кабинет министров таких людей, как Рокингем, Берк и Ричмонд.

Это была поистине хмельная эпоха. «Послушайте, сэр Джон, — обратился Георг III к одному из своих фаворитов, — говорят, вы любите опрокинуть стаканчик». «Те, кто говорил это вашему величеству, оболгали меня: я пью бутылками!» — отвечал тот.

Пьянствовали и стар и млад, притом, чем выше был сан, тем больше человек пил. Без меры пили почти все члены королевской семьи, за исключением самого короля. Считалось дурным тоном не напиться во время пиршества. Умные хлестали вино, чтобы блеснуть в беседе на серьезные темы; глупые бражничали, спасаясь от одиночества. Фокс пил как бочка, хотя иные считали его чуть ли не трезвенником; Шеридан — слишком много, а Грей — больше их всех. В магазинах на фешенебельной Бонд-стрит продавалась гравюра «Страдания любителя наслаждений», на которой был изображен в карикатурном виде наследный принц в расстегнутом жилете, задыхающийся от переедания и восседающий за столом, сплошь уставленным бутылками мараскина и других ликеров. За любовь к крепким напиткам приходилось дорого расплачиваться. Многие современники Шеридана мучились подагрой, распространившейся в тот век как никогда до и после; герои этого столетия были как на подбор толстяки, которых, по выражению Конгрива, «не своротит с места и потоп».

Шеридан называл пристрастие к вину «скверной, непростительной привычкой»; дважды в жизни ему почти удавалось избавиться от нее, но потом она быстро брала над ним верх, так что под конец он, подобно Гудибрасу [3] Гудибрас — герой одноименной сатирической поэмы Сэмюэла Батлера (1612-1680). , мог совершать свои подвиги только под хмельком. Доктор Бейн — врач, пользовавший Шеридана в течение последних двадцати пяти лет его жизни, — рассказывал, что однажды утром его позвали к Шеридану и он нашел у больного сильный жар; когда он спросил у дворецкого, не выпил ли чего-нибудь этакого его хозяин накануне вечером, тот ответил: «Нет, ничего особенного — лишь пару бутылок портвейна». А задолго до этого случая, когда Шеридану случилось растянуть связки ноги, Тикелл, подозревая подагру, рекомендовал ему «покой и бордо». Надо сказать, что привычка к вину, жертвой которой стал Шеридан, считалась своего рода символом мужественности во времена, когда крепко зашибал молодой Веллингтон, когда «Протестант» герцог Норфолкский, упившись, валялся на улице, так что его принимали за мертвеца, и когда спикер Корнуолл сидел в палате общин за баррикадой из кружек с портером — председатель, достойный своих багроволицых подопечных. Эта привычка к вину сохранялась еще долго после того, как вышло из обыкновения проливать слезы, которые, бывало, дождем капали на бумагу, смешиваясь с винными пятнами. И уже много лет спустя, когда одна благочестивая дама спросила Теодора Хука, знает ли он, о чем говорится в памфлете «Два слова, обращенные к пьющему», Хук, не задумываясь, ответил: «Два слова к пьющему? Дай отхлебнуть!»

Судьба рано свела Шеридана с Фоксом, который мог перепить флегматичного Дандаса, а затем углубиться в Гомера, или сыграть по крупной у Брукса, либо сразиться в кости у Крокфорда в компании других кутил, способных пить не пьянея. Но Шеридан, тонкая натура, не мог пить наравне с этими лужеными глотками и уступал пальму первенства таким выпивохам и пьяницам, как Дандас или Питт, у которых в жилах вместо крови текло красное вино. Однажды Питт, вообще-то имевший обыкновение пить в одиночку, возвращался домой из Холлвуда в компании Дандаса; после обеда в одной харчевне на Кентской дороге он уплатил по счету за семь выпитых бутылок вина. Вот что сообщала газета «Морнинг кроникл»: многие видели, как Питт, «направляясь к своей карете после банкета, устроенного в сентябре 1792 года Кентерберийским муниципалитетом, шатался подобно его собственным законопроектам». Все с тем же Дандасом он был частым гостем на званых обедах, где вино лилось рекой, языки развязывались, а застольная беседа принимала весьма веселый характер. После одной такой попойки эти двое, в обнимку и пошатываясь, ввалились в палату общин, будучи явно не в состоянии заниматься государственными делами:

В другой раз Питт должен был поспешно ретироваться за кресло спикера, где его и вывернуло наизнанку.

Государственные дела Великобритании вершились над океанами спиртного и континентами снеди. Эрскин постоянно носил в кармане небольшую флягу с мадерой, к которой прикладывался, произнося речь. Государственный казначей вооруженных сил Ригби говорил, что у него есть одно-единственное достоинство, которым он может гордиться, — умение пить. Это полезное качество очень ему пригодилось, когда, попав в опалу, он стал секретарем герцога Бедфордского в Ирландии: свое недовольство он топил в потоках вице-королевского бордо. Правда, Ригби не соблюдал при этом, пользуясь выражением Берка, «принципов географической морали». В Дублине он пил столько же, сколько в Лондоне, а в Лондоне — столько же, сколько в деревне.

Дандас и Тэрлоу пили портвейн, Фокс — шампанское и бургундское; Шеридан начал с бордо, затем облюбовал портвейн, потом отдал дань увлечения сцеженному пуншу, горячему негусу, бренди, после чего опять вернулся к портвейну. Один только Уилкс отдавал предпочтение крепкому немецкому пиву (впоследствии к этому пиву пристрастился Босуэлл, то пьянствовавший, то каявшийся); что касается Берка, то он, начав с рюмочки бордо, кончил большими порциями горячей воды, хотя было время, когда он жаловался спикеру: «Мне нездоровится. Я слишком много ем, слишком много пью и слишком мало сплю». Питт под конец перешел на разбавленный водицей портвейн; вообще в большинстве своем эти бражники, становясь старше, пили все меньше, но Шеридан (увы, увы!) с годами все чаще прикладывался к бутылке. Если непьющий король любил иногда «запить грушу глотком воды», то принц Уэльский глушил все без разбору, пока не опустился, пресытясь, до кюрасо и цедрато.