Оскар Шервин - Шеридан

Что бы там ни говорилось, но одному делу, защите Ирландии, Шеридан был предан всей душой. Он поставил на службу интересам этой несчастной страны все свое красноречие. Ирландия имела свой независимый парламент, но английские тарифы по-прежнему связывали по рукам и ногам ее торговлю. Бедственное положение страны порождало беспорядки, бунты. Тогда Питт взял на себя задачу обеспечения для Ирландии взаимовыгодной торговли. На этот шаг он пошел не по принципиальным соображениям, а по причине назревшей необходимости принимать срочные меры. Руководствовался он при этом, несомненно, добрыми намерениями, но практический способ претворения их в жизнь широко открывал дверь для злоупотреблений. К одиннадцати его первоначальным предложениям было присовокуплено в ходе обсуждения в палате общин целых шестнадцать новых (после чего палата отложила их рассмотрение). Четвертое предложение серьезно ограничивало ирландскую независимость; ряд других был продиктован стремлением выторговать у Ирландии за те блага, которые она должна была получить в соответствии с предложениями Питта, обязательство оказывать Англии военную и военно-морскую поддержку в мирное время. Ирландии, пылко говорил Шеридан, предлагают «безумную вещь — бороться за укрепление своих собственных оков. Ее, только что избавившуюся от пут и кнута, обхаживают теперь, как горячую, норовистую лошадь, которую трудно поймать; вот почему министру по делам Ирландии поручено вернуться в поле, успокоить и уговорить ее, держа в одной руке торбу, а в другой узду, дабы накинуть ее на голову лошади, как только она потянется к овсу».

Щедрость Питта по отношению к Ирландии не являлась бескорыстным благодеянием. Его подвела политическая неопытность: стараясь угодить обеим сторонам, он в конце концов навлек на себя неудовольствие и Ирландии, протестовавшей против ограничения ее торговли, и Англии, считавшей монополию торговли своим священным правом. Это дало лорду Мэнсфилду повод пошутить: «Нет, Питт все-таки не великий министр; впрочем, он великий юный министр».

12 мая 1785 года Питт открыл прения по Ирландскому биллю; памятная дискуссия, происходившая при переполненной палате, затянулась до восьми часов утра. Фокс обвинил Дженкинсона, наперсника короля, в том, что он взял на себя роль суфлера, подсказывающего ораторам из-за кулис; Дженкинсон не ответил на это обвинение. 19 мая обсуждение возобновилось, и страсти накалились еще сильней. Берк рвал и метал, дав волю своему гневу. «Не позавидуешь статуе, у которой такой пьедестал, но не позавидуешь и пьедесталу, на котором стоит такая статуя», — заявлял он. «Мой единственный пьедестал — это британская конституция!» — восклицал Фокс, и так далее и тому подобное, сплошные личные выпады и взаимные обвинения. 30 мая Шеридан призвал палату вернуться к рассмотрению существа дела. Он подверг сокрушительной критике те положения билля, которые фактически обязывали Ирландию предоставлять Англии военную поддержку на море и на суше. Щедрости, великодушия тут нет и в помине, утверждал он; налицо низкая сделка. Все оказалось обманом, ложью, надувательством. «Новый план урегулирования торговли преподносят ирландцам как великое благодеяние, а к этому плану присоединяют, под видом коммерческого правила, требование, чтобы они отказались от своей конституции. Налицо ни больше ни меньше как прямое мошенничество, обман и грабеж: у Ирландии отнимают все полученные ею торговые преимущества, а заодно и конституцию, которая гарантирует ей эти преимущества, а взамен не дают ничего, кроме права вызвать ненависть нашей страны, попытавшись конкурировать с ней, что не принесло бы Ирландии никакой выгоды, но могло бы повредить интересам Великобритании».

Речь Шеридана произвела большое впечатление и получила широкую известность. В Дублине ее напечатали в форме памфлета. Миссис Шеридан, находившаяся в тот момент в Кру-хилле, писала: «Мне рассказывали, что Шеридан произнес лучшую речь по ирландскому вопросу и что это было нечто неслыханное. Я же здесь ничего не слышу, кроме похвал, которые он расточает мне и которые (между нами говоря) доставляют мне большое удовольствие, хотя и исходят от собственного мужа». Когда же в августе все предложения Питта были неожиданно отвергнуты в ирландском парламенте, свидетель этого краха в ликующих выражениях писал Шеридану: «Тысяча поздравлений! Мы пожинаем плоды полной победы». За Шериданом укрепилась репутация человека, провалившего Ирландский билль в палате общин.

Питт, по замечанию одного его современника, отличался исключительной осмотрительностью, и в девяти случаях из десяти бывал прав он, а не Фокс. Но тот единственный раз, когда прав был Фокс, стоил всех остальных, вместе взятых. Именно так обстояло дело в случае с Ирландским биллем. В течение всех прений по нему Питт говорил нерешительно, запинаясь, дрожащим голосом. Неуверенность, разброд царили и в его мыслях, потому что у Питта слово обычно стимулировало мысль. Шеридан как-то раз сказал о нем: «Такой уж у него мозг: действует только тогда, когда работает его язык, — точь-в-точь как у машин, приводимых в движение маятником».

Шеридан часто выступал на протяжении всего 1785 года. Так, он высказался о налоге на служанок («это предложение явно не ирландского происхождения»), несколько раз выступал по вопросам общего налогообложения, произнес речь по поводу предложения Питта о проверке счетов некоторых общественных учреждений. Фокс громогласно протестовал против такого расследования, называя ого антиконституционным; Берк клеймил его как «прямое нарушение Великой хартии вольностей». Шеридан, не впадая в крайности, довольствовался тем, что назвал эту меру ненужной. В ходе прений по вопросу о частичной отмене акцизных сборов с хлопчатобумажных тканей он удачно сослался на «Роллиаду» — политическую сатиру, опубликованную оппозицией.

«Роллиада» впервые увидела свет в начале 1785 года и выдержала двадцать два издания. Она представляла собой пеструю смесь пасквилей в прозе и стихах, острых, забавных, изысканных, в которых высмеивались все меры, вызывавшие негодование сторонников Фокса, все слабости и промахи сторонников Питта. Эти сатиры сочинялись приверженцами Фокса, собравшимися за кубком вина в скромной гостиной книгопродавца Беккета; постоянной мишенью для их сатирических стрел служила «партия курильщиков и плевальщиков», созданная в палате общин Роллом специально для того, чтобы кашлем, отхаркиванием и прочими неподобающими звуками заглушать и прерывать выступления Берка. Круг авторов «Роллиады» был многообразен. В него входили Ричард Фицпатрик и Джордж Эллис; доктор Лоуренс, с виду тучный, грузный и неуклюжий («он заполняет собой всю комнату»), но в действительности человек блестящего ума и неукротимой энергии, полиглот, писавший по-латыни, по-гречески, по-французски и по-итальянски; худощавый Исаак Рейд с его гнусавым выговором и актерскими замашками; священник Бейт-Дадли — писака и воитель; Тикелл, стремившийся блистать; Джон Тауншенд, повторявший свою последнюю остроту; наконец, Джозеф Ричардсон, повсюду следовавший за Шериданом и вечно попадавший по своей неловкости во всякие истории.