Оскар Шервин - Шеридан

Посмотрите на нынешних принцев, а какие мужчины были в этой семье! Спали не больше четырех часов в сутки и всегда имели такой здоровый, цветущий вид. Впрочем, теперешние мужчины вообще уже не те, что в мое время. Я не имею в виду Джека... и ему подобных, красавцев и все такое, но никудышных собеседников. На этих хоть приятно смотреть. Но разве теперь есть такие мужчины, как лорд Риверс, как герцог Дорсетский? Разве найдешь теперь таких рыцарей без страха и упрека, как герцог Ричмондский и лорд Уинчилси? Мужчины нынешнего поколения ничтожны, им недостает характера, силы духа.

А женщины? Покажите-ка мне таких истинно светских женщин, как леди Солсбери, герцогиня Ратлендская, леди Стаффорд! Впрочем, я за всю свою жизнь знавала лишь четырех светских дам, которые умели принять и занять гостей, каждому воздать должное в соответствии с его положением в обществе, войти в гостиную и непринужденно поговорить с каждым из присутствующих, при всех случаях жизни сохраняя достоинство и самообладание. А это искусство приобретается с огромным трудом. Одна из них — это старая герцогиня Ратлендская; три другие — маркиза Стаффордская, леди Ливерпул и вдовствующая графиня Мэнсфилдская; все остальные дамы из общества были им не чета. Бывало, залюбуешься, глядя, как леди Ливерпул входит в гостиную, полную людей; одному она поклонится, с другим поговорит, а в тот момент, когда, как вам кажется, она неминуемо заденет третьего, она вдруг грациозно, настоящая юла, повернется и так приветливо произнесет несколько любезных слов, что очарует всякого. Впрочем, леди Ливерпул была из рода Герви, а эти Герви, как я уже говорила вам, порода особая. Что же касается герцогини Девонширской, то это было постоянное «Ах, ах, ах», «Что же мне делать?», «Боже мой, я так боюсь!» и сплошное жеманство, что никак нельзя назвать хорошими манерами. А у некоторых дам были тогда изысканнейшие манеры, такие ровные, уверенные, поистине безупречные. Вообще хорошее воспитание — очаровательная вещь, не правда ли, доктор?»

Политические бури в парламенте крепчали, но теперь они бушевали уже не вокруг американской войны, а вокруг Индии, Ирландии, впоследствии Франции. Летом 1784 года в центре обсуждения вновь оказался индийский вопрос: рассматривался Индийский билль Питта, поначалу отклоненный, но в конце концов принятый значительным большинством. Торговая монополия и коммерческие функции компании были оставлены в неприкосновенности, но осуществлявшаяся ею политическая власть была передана контрольному совету, назначаемому короной. Фокс обрушивал на этот билль громы и молнии. Берк утверждал, что билль «вызовет отвращение Европы и Азии». Шеридан метал свои сатирические стрелы в Питта и восточных магнатов.

К этому времени Шеридан уже покорил свою аудиторию. Он стал выдающимся оратором, искусно владевшим оружием остроумия, насмешки и эпиграммы, наделенным яркой фантазией и трезвым взглядом на вещи. При этом у него была поистине женская интуиция. Он не столько анализировал предмет, сколько проникал в самую его суть. Он умел легко и вместе с тем с полной серьезностью охарактеризовать существо положения: «Пусть англичане и не проливали свою кровь, но национальная честь Англии истекала кровью». Многие его высказывания стали ходячими фразами. Был у него и еще один дар, благодаря которому слушатели внимали ему как зачарованные. Он обладал редкостным по мелодичности голосом, выражавшим все оттенки чувства (правда, иногда этот голос звучал с хрипотцой). Фокс, выступая, лаял; Берк пронзительно выкрикивал; Питт, всегда величественный и импозантный, говорил порой так, словно рот у него набит ватой. У Шеридана подобных недостатков не было; его звучный, певучий голос приковывал внимание слушателей, пленял и очаровывал их. Байрон всего лишь раз слышал Шеридана (много лет спустя), тем не менее на него произвели большое впечатление его голос, его манера говорить и его остроумие; Шеридан был единственным членом парламента, которого он готов был бы слушать еще и еще.

Свои речи Шеридан создавал точно так же, как диалог своих пьес. Разработав сюжет и характеры, он мог сочинять диалог в дороге, в гостях, на прогулке — в общем, где угодно и когда угодно. Премьер-министр, высмеивая красноречие Шеридана, уподобил его «взрыву пены и воздуха» [53] Непереводимая игра слов: другое значение слова «froth» (пена) — пустословие, болтовня, а слово «air» (воздух) имеет также значение «манерность» (airs). , а карикатурист Гилрей популяризировал это высказывание в своей известной карикатуре «Откупоривая старый херес» [54] Эти слова, которые могут быть также переведены как «Откупоривая старину Шерри» («Uncorking Old Sherry»), автор избрал в качестве заголовка для настоящей книги. .

Многие коллеги Шеридана в парламенте превосходили его по объему своих познаний в разных областях. Математическая задача, которую Уиндхем считал приятным развлечением для ума, являлась для Шеридана такой же книгой за семью печатями, как изречение на санскрите; Питт гораздо лучше его знал классическую литературу; Фокс владел древнегреческим так, как Шеридану и не снилось, а Берк вообще обладал энциклопедическими познаниями. Зато ни Питт, ни Уиндхем, ни Фокс, ни Берк не могли тягаться с Шериданом по части умения представить в драматической форме любой обсуждаемый предмет.

Поначалу Питт решил было, что с Шериданом легко будет расправиться. И вот он обрушился на досаждавшего ему противника: «Я больше, чем кто-либо другой, восхищаюсь способностями этого почтенного джентльмена, вспышками его изысканного остроумия, порывами его пылкой фантазии, его драматическими эффектами, его тонкими эпиграммами. И если бы он приберег все это для сцены как таковой, он, несомненно, снискал бы то, чего неизменно добивался благодаря своим замечательным талантам, — рукоплесканий публики, и это послужило бы ему вознаграждением sui plausu gaudere theatri. Однако эта палата — неподходящая сцена для подобных изысканных постановок».

Шеридан не замедлил с ответом: «Что касается только что сделанных здесь личных выпадов, то они не нуждаются в комментариях. Палата, конечно, по достоинству оценила их вкус, их смысл, их уместность. Тем не менее позвольте мне заверить человека, прибегшего к ним, что, когда бы он ни счел возможным повторить подобные намеки, я встречу их с полнейшим добродушием. Более того, ободренный панегириками моим талантам, я постараюсь, если когда-нибудь вернусь к занятиям, на которые он намекает, усовершенствовать — пусть это звучит самонадеянно — один из лучших характеров в драматургии Бена Джонсона, а именно — Сердитого мальчика [то есть хлыща и хвастуна] из «Алхимика».