Бернгард Куглер - История крестовых походов

Несколькими неделями позже немцев французы собрались в Меце, прошли затем через Франконию и Баварию и далее через Венгрию по следам немцев. По дороге к ним примкнул принц Борис, не получив, однако, никакой поддержки, потому что Людовик был с Гейзой в хороших отношениях и хотел их сохранить: претенденту было только дозволено покинуть венгерскую власть под защитой французского оружия. Кроме того, во время похода прибыли византийские послы, но говорили не только то, что говорили в немецком лагере, но прибавили еще, что французские вельможи должны клятвенно обязаться передать императорскому правительству все некогда принадлежащие грекам области, которые они отнимут у сельджуков. Но бароны Людовика вовсе не были расположены связать себе руки относительно будущих завоеваний — дошло до бурных объяснений, единственным результатом которых было то, что греки стали смотреть с глубоким недоверием на французов, а у последних снова возгорелась ненависть и гнев против императора Мануила.

К этому присоединилось еще нечто худшее. Потому что тем временем в других местах произошли события, которые грозили довести недоразумение, господствовавшее между французами и греками, до открытого разрыва всех крестоносцев с этими последними…

Дело в том, что император Мануил, сменивши в 1144 году князя Раймунда, двинулся с большим войском против малоазиатских сельджуков, несколько раз нанес им чувствительные поражения и преследовал их даже до ворот их столицы Иконии. Таким образом здесь крестоносцам сделано было самое лучшее начало: им надо было только соединиться с греками, чтобы без особенного труда совершенно разбить этих сельджуков: император Мануил, как характер, был бы для них очень подходящим союзником, потому что он обыкновенно действовал не только как полководец во главе своих войск, но при этом сам особенно любил искать опасности и приключения в отважных битвах и этим выказывал настроение, которое было очень близко к настроению западного рыцарства. Кроме того, война христиан с магометанами в последние годы привела к блестящим результатам также и в Африке, так как сицилийские норманны завоевали много значительных мест по берегам Туниса и Триполиса. Но все хорошие надежды, которые связывались с этими победами креста на юге и востоке Европы, были в конце концов разрушены враждой между королем Рожером и императором Мануилом. Потому что король, в постоянной заботе о войне с греками, не только дал, наконец, мир исповедникам ислама, но и снарядил большой флот, чтобы сколько можно воспользоваться удобным случаем для нападения на императора, пока он был вполне занят внутри империи приближением крестоносцев. Именно теперь, летом 1147 года, норманны завоевали Корфу, ограбили Коринф, Фивы и Эвбею, и увезли на своих кораблях неисчислимые сокровища богатых городов. Это привело Мануила в крайнее возбуждение: он тотчас решил обратить на запад все силы империи и поэтому дал перемирие на двенадцать лет сельджукам, мирные предложения которых он прежде отклонял.

В какой злостной путанице находились с тех пор дела главных христианских держав! В то время как самая гордая сила Германии и Франции стремилась к борьбе против сельджуков, передовые борцы христианства, норманны и византийцы, заключили мир с исламом, и в то время как меч норманнов свирепствовал на греческих берегах, сотни тысяч крестоносцев направлялись в Константинополь и пробуждали у Мануила легко возможное подозрение, что и у них могут быть дурные замыслы против его империи. Из всего этого могло произойти только большое бедствие.

Поход немцев через Грецию тотчас подтвердил это. Чиновники императора сначала услужливо встретили их и крестоносцы выдерживали сносный порядок, пока делали трудный поход через сербско-болгарские горные местности. Но как только они спустились в богатые долины Фракии, так необузданность этого войска в сильнейшей степени обнаружилась грабежами и пожарами. Это вынудило Мануила выставить свои войска, чтобы воспрепятствовать дальнейшим неистовствам немцев, и по крайней мере один раз — при Адрианополе — между ними произошла кровавая битва. Кроме того, император сделал попытку побудить короля Конрада к тому, чтобы он направил свой путь не на Босфор, а на Геллеспонт, очевидно, для того, чтобы зерно империи, Константинополь и его окрестности, остались нетронутыми этими крестоносцами, но король отказался сколько-нибудь отклониться от пути Готфрида Бульонского. 7 сентября немцы расположились лагерем при Керобакхи, в долине реки Меласа, недалеко от моря. Ночью неожиданно разразился тропический ураган и произвел большое наводнение, в котором много палаток, лошадей, оружия и людей было сорвано волнами и унесено в Пропонтиду. Несмотря на то, войска, которые пережили эту страшную ночь, вскоре после того явились буйными и алчными, как никогда, у ворот Константинополя, опустошили на западе от столицы Филонатиум, богатый императорский дворец и парк, а потом через мост Бафисский перешли в предместье Перу, где расположились в старых квартирах герцога Готтфрида.

Император Мануил с горечью и возраставшим беспокойством смотрел на бесчинства немцев, которые однако были его союзниками. Что бы было, если бы с ними соединились у ворот столицы еще французы, друзья норманнов? Он должен был стараться как можно скорее переправить немцев через Босфор, чтобы по крайней мере немного уменьшить этим опасности, которые ему грозили. Но как достигнуть этого? Происшествия последней недели накопили между ними столько раздражения, что оба родственные властителя даже ни разу не виделись [47]. Тогда Мануил сумел помочь себе совсем по-византийски, наполовину лестью, наполовину силой. Через своих послов он сильно порицал короля за злодеяния немецкого войска и сурово угрожал ему, но в то же время своими хорошо обученными войсками основательно усмирил и стеснил пьяные массы крестоносцев и, наконец, добился того, что Конрад, испуганный и оробевший, перевел свое войско в половине сентября в Азию.

За этим беспутным началом немецкого крестового похода очень скоро последовал самый печальный конец. Правда, когда самая большая опасность для Константинополя была устранена, Мануил опять вступил в более дружеские отношения к Конраду и дал ему в проводники по Малой Азии знатного офицера, варяжского предводителя Стефана; но в скором времени немцы погубили себя по своей собственной глупости. Необузданное войско требовало, чтобы тотчас был предпринят поход в глубь Азии, хотя надо было бы ждать французов у Босфора, и чтобы его без всяких остановок вели вперед, пока не будет завоевана Эдесса. Конрад был с этим вполне согласен, потому что хотел как можно скорее окончить крестовый поход, будучи удручен несчастным положением, в которое поставило его слепое рвение святого Бернарда. Но когда, для того чтобы по крайней мере ускорить собственный крестовый поход, он возымел план, пройдя через Малую Азию, напасть на сельджуков одному с рыцарями, а простой народ отправить по более безопасному пути в Сирию, то в толпах этого народа поднялось дикое восстание, вследствие которого произошло неразумное разделение войска. Потому что в Никее отделились от своих товарищей около 15.000 человек. Частью они отделились назло королю, частью пошли по его воле. Но их было слишком мало для того, чтобы они могли спокойно пройти по какому-либо пути, а главное войско после их ухода осталось обременено огромным обозом. Тогда Конрад запасся в Никее возможно большим продовольствием и 15 октября двинулся оттуда по дороге Готтфрида Бульонского во Фригию. Но дурно устроенное войско чрезвычайно медленно двигалось с места. Через восемь дней они даже не дошли до близкого Дорилеума, до которого в 1097 году крестоносцы шли всего четыре дня, и король строго выговаривал упомянутому Стефану, как будто он был виноват в медленном движении войска. В таком же положении прошло еще два дня; наконец, крестоносцы стали так нетерпеливы и злы, что Стефан со страха бежал от них. Наконец, на 11-й день, 26 октября, они, правда, оказались, наконец, вблизи Дорилеума, но в то же время невдалеке от немцев появились сельджукские конные отряды. Рыцари тотчас бросились в бешеной скачке на неприятеля, но только напрасно утомили своих лошадей, так как сельджуки в быстром бегстве уклонились от первого напора вооруженного отряда. Когда затем утомленные рыцари остановились, тогда перешли в нападение сельджуки, тотчас отбили рыцарей с большими потерями и затем со всех сторон бросились на тяжеловесные массы остальных пилигримов. Правда, рыцари еще несколько раз пытались прогнать неприятеля, но все с таким же плохим результатом, как и в первый раз. Тогда настроение немцев совершенно переменилось: их необузданность перешла в жалкую трусость [48]. Король Конрад созвал герцогов, графов и баронов на совет, на котором решено было вернуться к морю, к военным сотоварищам-французам.