Бернгард Куглер - История крестовых походов

Тем временем Саладин окончил свои вооружения и в начале июля двинулся с востока против Тивериады. В его военном совете также раздавались боязливые голоса, желавшие замедлить развязку; но султан решил рисковать всем. Все его силы были собраны и направлены только к одной цели, которая была перед самыми его глазами: он должен был уничтожить христиан, чтобы исполнить ожидания, которые возлагали на него единоверцы, и чтобы навсегда найти себе прощение за те насилия, с помощью которых он устранил от господства род Нуреддина. 3 июля он внезапно окружил Тивериаду и взял богатый город, за исключением его цитадели. Гвидо, который был извещен об этом в тот же день, хотел тотчас выступить в битву. Великий магистр ордена тамплиеров и князь Райнальд поддерживали его в этом; граф Раймунд хотел, напротив, предоставить Тивериаду ее судьбе, потому что летняя жара была слишком тягостна, и скалистая и безводная местность между Саффурией и Тивериадой была неудобна для битвы. В его словах была некоторая правда. Но разве неблагоприятное время года и неудобная почва не были одинаковы для обеих сторон? И что же оставалось еще делать, если не решиться на битву теперь, когда собралось все рыцарство с юга и с севера? При отцах и дедах этих крестоносцев едва ли были бы высказаны подобные недоумения, какие высказывал граф Раймунд; и в 1187 году смелое нападение, вероятно, привело бы к полной победе, если бы оно было предпринято с прежним единодушным одушевлением. Но здесь, особенно дурно подействовало то, что на военном совете, который Гвидо держал в ночь с 3-го на 4 июля, он сначала дал графу Раймунду склонить себя к мирному выжиданию, а потом поддался воинственному кличу великого магистра тамплиеров и утром следующего дня внезапно велел войску двинуться. После всего этого христиане едва ли уже могли сравняться с таким противником, как Саладин.

Султан ждал их с радостным нетерпением и старался возбудить мужество своего войска собственной решимостью и речами своего духовенства. У селения Лубиа, в нескольких часах к западу от Тивериады, войска сошлись перед полуднем. Стройные отряды христианского рыцарства, когда они ринулись на мусульман, походили на «движущиеся горы или волны бушующего моря». Их натиск, как всегда до сих пор, подействовал в первую минуту потрясающим образом. Но скоро их победоносное движение остановилось, потому ли, что на этот раз им недоставало продолжительной энергии, или потому, что войска Саладина, уступив сначала, мужественно возобновили битву и держались с необыкновенной стойкостью. Тщетно бились христиане до послеполудня: они не были побеждены, но и не получали дальнейшего успеха, и наконец, глубоко истощенные, прекратили битву. В этом в сущности было уже решение. Потому что тут сказались все неблагоприятные обстоятельства, при которых крестоносцы вышли на бой. Может быть, еще было бы возможно после отдыха вторично двинуться на неприятеля, разорвать его также сильно потрясенные ряды и счастливо дойти до Тивериады. Но граф Раймунд считал слишком дерзким повторение битвы, которого желали многие рыцари, и предложил отступить на север и провести ночь на не очень далекой возвышенности при селении Гаттине, по имени которого обыкновенно называют это сражение. Несчастный совет был принят. Правда, Саладин дал беспрепятственно уйти христианам, но их телесные и нравственные силы все более падали в унизительном чувстве неудачи и в страданиях, причиненных жарой, пылью и недостатком воды. Пешее войско было уже близко к распадению, а некоторые трусы из гордого рыцарства бежали темной ночью в неприятельский лагерь. Когда Саладин узнал от них о печальном положении своих противников, он велел зажечь вокруг возвышенности кустарник и солому и всю ночь мучил и беспокоил их этим.

На следующий день, 5 июля, султан с величайшей тщательностью сделал приготовления к последней битве, потому что он все еще считал возможным уничтожающий удар со стороны франкского панцирного войска. Действительно, графу Раймунду и принцу антиохийскому удалось пробить неприятельские ряды и с небольшим отрядом рыцарей избежать грозившего поражения [58].

Но король, князь Райнальд и все остальные вельможи и рыцари не были так счастливы. Правда, они также с великой энергией ворвались в массы мусульман; но против них сам Саладин твердо выдерживал строй своих воинов. Гордые крестоносные князья должны были отступить, и когда это поняли рыцари и оруженосцы, все войско погибло. На упомянутой возвышенности стеснились сначала пешие войска, а потом и всадники и в глубоком унынии ждали конца. Саладин велел окружить их со всех сторон и напасть на них: в самое короткое время крестоносное войско было совершенно уничтожено.

Самых знатных пленников, короля Гвидо, его брата Амальриха, князя Райнальда, великого магистра тамплиеров и других, Саладин велел привести к себе еще в тот же день. Он утешал короля и велел дать ему освежительное питье; но князя Райнальда он осыпал ругательствами за произведенные им насилия и, наконец, помня о своей клятве, убил его собственным мечом. Он велел также казнить всех членов орденов тамплиеров и иоаннитов, которых ему удалось захватить, потому что они казались ему христианскими ассасинами; и даже простые пленники были казнены по его приказанию. Таким ужасным образом закончилось разрушение христианской военной силы.

Но великий победитель знал, что этим он исполнил только половину своей задачи. Правда, в открытом поле крестоносцы едва ли уже могли сопротивляться, но зато им, может быть, можно было довольно долго держаться за крепкими стенами своих многочисленных городов и замков. Поэтому Саладин решил для завоевания этих христианских укреплений быстро и основательно воспользоваться страхом своего оружия, который распространился после сражения при Гаттине. При этом ему помогло то, что в Иерусалимском королевстве не было тогда ни одного человека, который бы сумел умно собрать последние его силы и руководить ими, так как даже граф Раймунд, который, кроме того, едва ли имел достаточно значения для этого дела, трусливо отступил к Триполису и в скором времени там умер. Немногие другие великие вельможи и рыцари, которые еще могли бы поднять меч во славу креста, а также горожане и крестьяне в тяжелом отчаянии готовы были к покорному подчинению; они были в таком же настроении, какое, например, охватило прусское войско и народ после поражения при Иене. Правда, отдельные лица и теперь еще поднимались там и сям с прежним героизмом, то удачно, то неудачно оспаривая у султана довершение победы; но огромное большинство не думало о том, как много еще имелось сил для сопротивления, как скоро могла прийти помощь с Запада и как часто во времена отцов столь славно выказывалась твердая, как скала, надежда на Бога. В таких обстоятельствах султану было возможно достигнуть блестящих успехов. Уже 6 июля, в день битвы при Гаттине, он взял цитадель Тивериады; 9 июля появился перед Акконом, и этот величайший и самый богатый торговый город христиан, где были собраны неисчислимые сокровища драгоценных товаров, с жалкой трусостью сдался на капитуляцию. После того мусульманское войско отдельными отрядами, «как множество муравьев» распространилось по всей стране от египетского берега до Триполисской области; в течение нескольких недель пали Бейрут и Сидон, Хайфа, Арзуф и Цезарея, Иоппе и Аскалон, города внутренней страны и гордые замки высшего дворянства. Грабеж, убийство и все роды зверства, конечно, ужасно свирепствовали среди побежденных, хотя сам Саладин теперь охотно бывал кротким и обыкновенно предоставлял жителям побежденных городов или выселиться, или по мусульманскому обычаю платить поголовную дань новому верховному властителю. Когда 4 сентября Аскалон сдался на капитуляцию, произошло затмение солнца, как будто само небо хотело выказать печаль о бедствии христиан.