Игорь Сдвижков - В июле 1942. Оборона Касторного. Правда и вымысел

Напомню, что потери врага в бою только с 284 сд советское командование оценило в 30–80 уничтоженных танков и 700–800 человек пехоты. По оценкам командования 119 сбр, сражавшейся с 9 тд под Марьино в первой половине дня, части бригады уничтожили 41 вражеский танк и большое количество пехоты [103].

Увы, трофейные документы однозначно говорят нам о том, что потери противника командованием наших частей были, мягко говоря, сильно преувеличены. Как не получилось у командования немецкой 9 тд нанести сокрушительный удар по 284 сд и, разгромив ее, захватить плацдарм на Олыме под Касторным, так не получилось и у наших частей нанести врагу огромные потери, о которых советское командование поспешило сообщить наверх.

За весь день 1 июля в бою со 119 сбр и 284 сд 9 тд потеряла 15 человек убитыми, 49 ранеными и 1 пропавшим без вести. Всего 65 человек [104]. Как видим, действительные потери противника в живой силе были завышены в советских документах более чем в 10 раз. Что же касается потерь в танках — главной ударной силе дивизии, то в журнале боевых действий 9 тд было записано, что «в тяжелом бою было потеряно 16 танков» [105].

Однако эта запись не означает, что эти 16 танков были утрачены безвозвратно, о чем красноречиво говорят более поздние сводки дивизии с итоговыми данными о безвозвратных потерях [106]. Эти танки были главным образом утрачены в смысле временной потери ими боеспособности в силу полученных в бою повреждений и ремонтировались хорошо отлаженной ремонтной службой дивизии. Очевидно, что в бою 1 июля какие-то из этих танков сгорели. Но сколько? И сколько из них следует записать на счет 284 сд? Для приблизительной, но обоснованной оценки в нашем распоряжении есть весьма близкая аналогия. В итоговом донесении XXIV тк за 29 июня написано, что «в результате воздействия противника, прежде всего его противотанковых артиллерийских частей, в 9 тд вышло из строя 15 танков, из них 4 безвозвратно» [107].

То есть примерно четвертая часть всех вышедших из строя танков была потеряна безвозвратно. Исходя из этих данных, можно вполне обоснованно предположить (период боевых действий, вооружение сторон, условия местности, обстановка на поле боя были практически одинаковыми), что безвозвратные потери 9 тд в танках 1 июля могли составить 3–5 боевых машин. Причем не все из них приходились на долю 284 сд — какую-то часть следует отнести и на счет героического артдивизиона 119 сбр под командованием капитана Журавлева, который сражался в тот день до последнего, потерял в бою раздавленными и разбитыми танками 10 орудий, но, согласно донесению, уничтожил 41 вражеский танк [108].

Что следует из этого сравнения документов? Какие выводы напрашиваются из всего вышесказанного, помимо бесспорного вывода о повсеместном и широко распространенном преувеличении потерь врага? Из этих данных совершенно ясно следует, что эффективность огня наших частей по противнику в целом и по его танкам в частности была весьма низкой, но при этом советское командование ошибочно считало ее очень высокой! (Стоит ли удивляться, что после войны в многочисленных мемуарах их авторы без тени сомнения «накладывали» перед читателями просто невероятные горы вражеских трупов и циклопические кучи его уничтоженной техники! Яркий пример тому — книга В. Яцкевича, который в деталях и подробностях, с невероятной «точностью» подсчетов, расписывал читателям уничтожение под Касторным такого количества немецких танков, которого у врага там даже изначально не было.)

В оперсводке штаба 284 сд за 29 июня приведены точные данные по наличию снарядов в артчастях касторненской группировки наших войск. Большая часть этих снарядов была расстреляна уже в первый день боя. По врагу вели огонь тяжелая артиллерия, минометные батареи, стрелковые подразделения, десятки противотанковых орудий и несколько сотен противотанковых ружей. И тем не менее противник потерял всего 65 солдат и офицеров и 16 вышедших из строя танков.

Этот факт также прямо говорит о том, что немецкое командование на всех уровнях берегло и людей, и технику и не бросало их в бой без тщательной предварительной разведки, рекогносцировки, организации связи и взаимодействия родов войск, чтобы по возможности уменьшить воздействие на них советских огневых средств (особенно противотанковых) и снизить эффективность последних их целенаправленным подавлением на поле боя.

Иными словами, противник был не настолько глупым, чтобы бездумно гнать свою пехоту и танки в неподготовленные лобовые атаки, как это можно представить себе при прочтении мемуаров и статей о боях за Касторное, а действовал продуманно, осторожно, опираясь на полученный ранее богатый боевой опыт. Чего, увы, нельзя сказать про советских бойцов, командиров и политработников, подавляющее большинство из которых вступило в бой впервые.

Точные потери 119 сбр и 284 сд в бою 1 июля не представляется возможным назвать. И дело тут не только и не столько в том, что оперативные документы этих частей за тот период не сохранились (о своеобразии имеющихся документов 284 сд речь пойдет дальше), сколько в том, что командование этих частей к исходу 1 июля не знало точных данных о своих потерях, да и в последующие дни знало их весьма приблизительно.

Первый день боев за Касторное закончился. В ночь на 2 июля к занятому ударными частями 9 тд району подтянулась отставшая днем артиллерия, грузовики подвезли в подразделения боеприпасы, танки были отведены в тыл и заправлены горючим. На рассвете дивизия должна была продолжить выполнение поставленной перед ней задачи.

Помимо прибывших под Касторное еще 1 июля истребительных артиллерийских бригад 2 ид, к флангам 284 сд 2 июля отошли остатки 111 (южнее Касторного) и 119 сбр (севернее Касторного), которые тоже распоряжением ВПУ Брянского фронта вошли в подчинение Батюка. (Из «информации об обстановке» штаба Брянского фронта на 19:00 1 июля следует, что 111 сбр получила приказ о занятии обороны южнее рубежа 284 сд и от комдива 284 сд [109].) Взаимодействовать с 284 сд должна была и 14 тбр, которая после боев в районе деревень Платовец и Вознесенка прибыла в Никольско-Ключевскую. Северо-западнее Касторного оставался в ожидании подвоза боеприпасов 1109 пап РГК, тоже подчиненный в оперативном отношении комдиву 284 сд, там же находился и 19 гв. ап, приданный 284 сд еще до боя. Наконец, в распоряжение командира 284 сд утром 2 июля прибыл резервный 1244 иптап 40 А — 20 «сорокапяток» [110].

Казалось бы, все эти собранные под единым командованием части могли составить сильную войсковую группировку, способную успешно противостоять рвущемуся вперед противнику и нанести поражение его подвижным группировкам. Однако похоже, что комдив 284 сд подполковник Батюк не был готов к неожиданно «свалившейся» на него роли главнокомандующего большой, но разношерстной группировкой и воспринимал все ее разнообразные и частью уже сильно потрепанные полки и бригады не как усиление своей дивизии, а как нежелательную обузу, от которой ему было мало проку.