Владислав Иноземцев - Бесконечная империя. Россия в поисках себя

Если обратиться к истории европейских империй, можно увидеть, что классические империи — т. е. такие, которые состояли из четко выделявшихся метрополий с одной стороны и поселенческих колоний либо военным образом контролируемых зависимых территорий с другой, — начинали формироваться лишь после того, как метрополии приобретали черты если не национального государства в классическом смысле слова, то по крайней мере весьма похожего на него политического объединения. Мы имеем в виду такие основные признаки, как политический контроль над всей или практически всей территорией, определяемой как пространство расселения того или иного народа; появление идентичности и наименования, отличных от обусловленных названием определенной ограниченной местности; различие между границами государства и ареалом доминирования определенной религии или культа; наличие развитого языка, используемого в повседневном общении и отличающего представителей данного государства от жителей соседних государств; и определенный опыт внешнеполитической идентичности, т. е. действия той или иной страны на международной арене в союзе с другими государствами или против союзов других государств. В совокупности мы назовем эти признаки определяющими чертами потенциальной национальной метрополии — которая либо уже была национальным государством, либо вскоре становилась таковым.

В данном случае мы не противоречим авторам, которые, более строго подходя к концепту национального государства и детально анализируя понятие «нация», отмечают исключительное многообразие в отношении национального государства ( nation-state ) и империи [300]. Конечно, мы понимаем, что не все государства, на протяжении последних веков возникавшие в Европе, появлялись как nation-states [301]. Тем более нам известно, что государства и нации, как отмечал еще Э. Геллнер, имеют различные истоки и формируются под влиянием разных причин [302]; все, что мы хотим сказать, — это лишь отметить тот примечательный факт, что все западноевропейские метрополии, которые начиная с XV века успешно создавали свои колониальные империи (порой фактически по нескольку раз), к моменту начала этих экспериментов территориально и организационно успевали оформиться в централизованные государственные образования, которые практически без серьезных изменений сохранились до периода, последовавшего за разрушением построенных ими имперских структур. Иначе говоря, речь идет о государствах, обладавших внутренним единством, достаточным для того, чтобы провести один или несколько раундов имперского строительства и пережить их, не потеряв при этом своей идентичности.

В истории Западной Европы можно выделить минимум три группы государств, отличающихся между собой по времени достижения подобного состояния (частным случаем являются те, кто не достиг его вообще).

К первой группе следует отнести Португалию, Испанию, Францию, Великобританию и Нидерланды. Во всех этих случаях формирование единого государства (или обретение им независимости, как в последнем случае) произошло прежде, чем метрополии начали колониальную экспансию, причем последняя велась именно от лица нового централизованного объединения.

Португалия является наиболее ярко выраженным примером данной тенденции. Сформировавшись как продукт европейской реконкисты во времена первых крестовых походов [303]и будучи признанным независимым государством (хотя и не королевством) по Саморскому договору 1143 г. [304], Португалия первой начала проникновение в заморские территории и формирование своей колониальной империи. Захватив Сеуту в 1415 г. и колонизировав Острова Зеленого Мыса в конце 1460-х, португальцы основали десятки факторий в Западной Африке вплоть до Анголы еще до открытия Колумбом Америки [305]. В 1500 г. Португалия заявила права на Бразилию, а к середине XVI века португальские колонии встречались по всему миру, от Латинской Америки до Юго-Восточной Азии [306]. Испания повторила опыт соседа — практически сразу после того, как Кастилия и Арагон объединились в результате брака королевы Изабеллы и короля Фердинанда в 1469 г. и довели до конца казавшуюся нескончаемой реконкисту с завоеванием Гранады в 1491-м [307], испанцы начали исследования и освоение обеих Америк, уже через полвека принесшие им самые крупные территориальные приобретения из всех, которые до того осуществлялись любой из европейских метрополий, и первую «современно организованную» империю Нового времени [308]; не ограничившись этим, испанцы расширили владения в Европе, поставив под свой контроль бóльшую часть Италии и очистив от турецкого флота значительную часть Средиземноморья после битвы при Лепанто [309]. Амбиции обоих соперничающих европейских хищников были столь велики, что по одобренному Святым престолом спустя 12 лет Договору Тордесильи от 1494 г. они разделили на зоны влияния весь известный на тот момент мир [310]. Франция, в XIV–XV веках измотанная Столетней войной, сумела восстановиться во второй половине XV столетия и, нанеся поражение своему главному противнику, герцогству Бургундскому, в 1482 г., через полвека сформироваться как самое мощное государство континентальной Европы [311]. В 1608 г. на территории современного Квебека была основана «Новая Франция», в 1624 г. появилась Французская Гвиана, в 1625 г. французы закрепились на Гаити, а в конце XVII века обрели самую крупную свою колонию в Луизиане [312]. Англичане, что характерно, также начали трансатлантическую экспансию после угасания династии Тюдоров и объединения королевства с Шотландией и Ирландией под властью короля Якова I в 1603 г. [313]Несмотря на то, что Англия превратилась в одну из мощнейших морских держав еще при Елизавете [314], активное проникновение британцев в Новый Свет началось лишь после Лондонского мирного договора с Испанией, закончившего долгий период противостояния этих крупнейших европейских стран: в 1607 г. был основан Джеймстаун, в 1630 г. — Бостон, в 1649 г. — Аннаполис, в середине XVII века появились основные североамериканские колонии [315]. Нидерланды, выйдя как единое государство победителем из войны с Испанией в 1581 г. и попытавшись закрепиться на берегах как Северной, так и Южной Америки, впоследствии сконцентрировались на Юго-Восточной Азии, с которой на протяжении многих десятилетий вели интенсивную торговлю, захватив к середине XVII века территорию современной Индонезии, а также Тайвань, Цейлон и значительные пространства в Южной Индии [316]. Во всех этих случаях речь шла о державах, поучаствовавших в «первом» разделе мира европейцами в XV–XVII веках.

Ко второй группе можно причислить двух «припозднившихся»: Германию и Италию. Потенциально одни из крупнейших европейских государств, обладавшие чуть ли не самыми серьезными имперскими устоями, восходящими к исторической памяти Римской и Священной Римской империй, а также долгой культурной традицией, объединявшей находившиеся на их территории княжества, две эти страны появились на европейской карте очень поздно, в конце второй трети XIX столетия, в разгар второй волны колониальной экспансии. В результате как Италии, сформировавшейся в ходе объединительных войн 1848–1861 гг. [317], так и Германии, консолидировавшейся по мере расширения Северогерманской конфедерации в 1866–1871 гг. [318], достались колонии, совершенно не соответствовавшие их мощи: Германии удалось установить контроль над Камеруном, Намибией и Танганьикой, а также Западной Гвинеей и островами Марианского архипелага [319], а Италии достались лишь Эритрея и Сомали [320]и гораздо позже (по итогам войны 1911–1912 г. с Турцией) Ливия [321]. Мы не станем утверждать, что это сыграло определяющую роль в стремлении Германии и Италии проводить ревизионистскую политику в самой Европе, которая во многом спровоцировала сначала Первую, а потом и Вторую мировую войну, — мы лишь еще раз обратим внимание на тот факт, что ни одно из европейских государств не начинало колониальную экспансию до того, как будущая метрополия объединяла вокруг себя более мелкие, но культурно и исторически близкие территории; случаи, когда бы такое объединение инициировалось странами, уже построившими свои империи, истории неизвестны. Единственное исключение, каким можно назвать период личной унии Испании и Португалии, имевшей место между 1580 и 1640 гг., с момента угасания в последней Ависской династии до восстановления власти дома Браганса [322], может считаться довольно условным, так как оно носило временный характер и не привело в итоге к формированию нового устойчивого государства.