Владислав Иноземцев - Бесконечная империя. Россия в поисках себя

Среди данных условий (мы не претендуем на их полную инвентаризацию, упоминая лишь наиболее существенные) основными выглядят три.

Во-первых, это сложность контроля за покоренными (покоряемыми) народами, которая обусловливает рост чисто военных издержек имперского доминирования до недопустимо высокого уровня. Каждая империя сталкивалась с мятежами и восстаниями, которые приводили к отложению (временному или окончательному) части ее территорий. В древности самым, пожалуй, хорошо документированным и масштабным антиимперским выступлением является Иудейское восстание 66–73 гг., на несколько лет выведшее эту провинцию из-под власти Римской империи [56]и стоившее местному населению от 300 тыс. до 1 млн человеческих жизней [57]. В Средние века можно вспомнить антимонгольское восстание Красных повязок, вспыхнувшее в 1351 г. в ответ на режим неравноправия, установленного в Китае монгольской империей Юань, и завершившееся в 1368 г. свержением власти монголов и провозглашением китайской династии Мин [58]. В раннее Новое время в Европе нельзя обойти вниманием иконоборческое восстание в Нидерландах, которое переросло в многолетнюю войну с испанцами, закончившуюся отделением Северных Нидерландов от Испанской империи. С течением времени, стоит заметить, сопротивление имперским силам в мире только росло. История Вьетнама, противостоявшего сначала Японии, а затем Франции в 1940–1945 и 1964–1972 гг.; Индонезии с ее выступлениями 1950-х гг. против голландских колонизаторов; Алжира, поднявшегося против французской метрополии в 1954 г.; Анголы и Мозамбика, чьи народы вели борьбу против португальцев вплоть до 1970-х гг.; Афганистана, подорвавшего силы Советского Союза после его вторжения в страну в конце 1979 г., и многих других периферийных стран указывает на то, что, по мере того как мир метрополий становится все более «цивилизованным», имперская периферия оказывается готова ко все бóльшим жертвам ради свободы, какими бы ни были ее последствия. Как говорил одному из авторов в свое время Э. Хобсбаум, «люди больше не хотят, чтобы ими управляли. Было время, когда эффективная власть легитимизировала саму себя; если какой-то полководец или имперская держава захватывали чужую страну и устанавливали там свою власть, люди говорили себе: „Мы должны подчиниться“. В этом и состоял секрет империализма; [однако нынешнее] нежелание повиноваться в корне меняет ситуацию. Именно оно и делает невозможным контроль Запада над современным миром» [59]. Иначе говоря, непреодолимый ход развития метрополий и снижение резистентности к человеческим жертвам и финансовым потерям ради сохранения имперского величия с одной стороны и резко снижающаяся готовность подчиняться, демонстрируемая жителями периферии, с другой, являются первой группой факторов, которые с каждым новым поколением усложняют задачу успешного имперского строительства.

Во-вторых, не следует забывать, что империи во все времена были не более чем продолжением своих метрополий, и поэтому имперская организация серьезно зависела от того, что происходило в имперских центрах. И так же как европейские империи формировались прежде всего в Европе (что мы уже отмечали), так и серьезные кризисы империй нередко обусловливались проблемами в метрополиях. Римская империя разрушилась из-за нашествий, поразивших ее центральные области; Монгольская империя была подточена отсутствием экономико-политического и культурного единства, постоянными усобицами между наследниками Чингисхана, что привело к «переизданию» империи в начале XIV века в виде своеобразного союза самостоятельных монгольских государств; распад испанской колониальной империи начался вскоре после того, как сама метрополия, пусть и ненадолго, была захвачена французами в 1807–1813 гг., а французская так и не смогла оправиться после оккупации Франции Германией в 1940 г. Российская империя первоначально дезинтегрировалась после свержения монархии в 1917-м, а советская распалась на фоне поражения СССР в холодной войне. Да, провинции и колонии способны поддерживать метрополию в дни суровых испытаний — можно вспомнить Аэция, одного из последних защитников Римской империи [60]; почтить память почти 4 млн представителей колониальных народов, мобилизованных в армии и во вспомогательные части Великобритании и Франции в Первую мировую войну [61]; преклонить колена перед единством народов Советского Союза, отстоявших страну в страшные годы гитлеровской агрессии [62], — однако такие моменты имперской солидарности редко оказываются продолжительными и сохраняются лишь до того времени, пока упадок метрополии не становится слишком очевидным. В случае, если таковая сталкивается с порожденным внутренними причинами социальным и политическим кризисом, империя не может уповать на периферию как на спасительный инструмент.

В-третьих, что особенно важно подчеркнуть с позиций сегодняшнего дня, империи бывают успешными только до того момента, как присоединение и управление периферией остается выгодным с экономической точки зрения. В условиях, когда речь идет о дефицитном ресурсе, обладающем стратегическим значением (серебре или хлебе, как в римских Испании или Египте), который может быть обеспечен посредством допустимых по цене и сложности усилий, метрополия будет всеми силами проводить имперскую политику сохранения контроля за территориями и стремиться приобретать новые. Однако по мере экономического развития и тем более на этапе промышленной революции хозяйственное значение имперской периферии начинает снижаться. Причины понятны: с одной стороны, основной сферой создания добавленной стоимости после середины XIX века становится промышленность, и относительная ценность сырья (которое в основном и поставлялось с периферийных территорий) снижается; с другой стороны, важнейшим условием поддержания устойчивого роста становится доступ к крупным рынкам со значительным платежеспособным спросом, к которым колонии и периферийные территории не относились. В 1530–1570 гг. испанская казна получaла в виде поступившего из американских колоний золота от 120 до 300 % собиравшихся в самой Испании налогов [63], а проникновение этого золота в другие европейские страны спровоцировало самое серьезное изменение масштаба цен со времен падения Рима до отмены золотого стандарта [64]. В конце Викторианской эпохи в общем объеме экспортно-импортных операций Великобритании на колонии и доминионы приходилось более 40 % [65]. В империю делались огромные инвестиции; на заказах, приходивших с периферии, богатели крупнейшие европейские компании, особенно занятые в сфере строительства и транспорта [66]. Однако ситуация радикально изменилась вскоре после Второй мировой войны, когда многие колониальные товары утратили ценность по мере их эффективной замены синтетическими продуктами (примером тут может служить каучук) или обрели конкурентов из других стран; кроме того, усовершенствовавшиеся технологии вызвали взрывное увеличение предложения на рынке кофе, чая, какао, а также большинства видов сырья. К середине 1960-х гг. сократились как потребности западных стран в импорте с «мирового Юга», так и удельная стоимость такого импорта; с разрушением империй и отменой торговых преференций экономическое значение связей с бывшими зависимыми территориями снизилось. Сегодня на торговлю Великобритании с ее бывшими колониями (не считая Канады и Австралии) приходится 6,2 % экспорта и 5,4 % импорта Соединенного Королевства [67]. При этом направление финансовых потоков во многом изменилось, так как коррумпированные элиты и неуверенные в своих перспективах предприниматели постколониальных стран сегодня выводят огромные капиталы в бывшие метрополии, меняя суть современного «колониализма» [68]. С того времени, как экономическая эксплуатация отстающих в своем развитии стран перестала требовать военного принуждения или политического инкорпорирования, исчезла последняя причина сохранения имперского миропорядка.