Эрнест Лависс - История Франции в раннее Средневековье

В VI веке кельтский был совсем забыт. Лучшим доказательством этого служит появление романского, который вытесняет латинский. Он сам является тем же латинским, но несколько преобразованным, с незначительной примесью кельтских слов, уже прошедших через латинскую переработку. На 26 слов французского лексикона, относительно которых можно утверждать кельтское происхождение — 10 несомненно прошли через латинский язык, прежде чем стали романскими и французскими. То же, вероятно, можно предположить и об остальных.

Латинский, давший начало романскому, есть народный латинский. Факт его существования доказывает с ясностью полное забвение кельтского во всех слоях общества.

Народный или вульгарный латинский перешел из Италии в провинцию через легионеров, колонов и всевозможных эмигрантов. Таким образом, он стал на всем Западе языком народа, языком живой речи, а не письма, языком, о котором надписи не дают представления, ибо они составлялись по заранее данным в сборниках формулам. Мы можем, собственно, только отчасти восстановить этот латинский язык в его общих очертаниях по случайным указаниям писателей. Тем труднее проследить за его изменениями под влиянием местных языков. Очевидно одно, что он отличается от латинского литературного языка, от языка высших классов теми тенденциями, которые возобладали в образовании новых языков. Отношения филиации между романским и вульгарным латинским прочно установлены. С другой стороны, выяснено, что романский ничего не заимствовал от кельтского. Из этого всего вытекает, что вульгарный латинский проник в низшие классы, чтобы царить там безраздельно. Долго сдерживаемый в этих границах давлением сверху литературного языка, он вышел из них, когда падение высшей культуры открыло ему доступ во все слои общества. Тогда он будет распространяться везде, развиваться свободно, подчиняясь своей внутренней логике, и под именем романского — вытеснять собственно латинский.

Полная победа латинского только немного предупредила момент, когда он сам начинает уступать место новым языкам, зародыши которых носит в себе. По-видимому, в V веке он решительно захватывает Галлию на всем ее протяжении и до самых глубоких ее социальных слоев. Только старая Аквитания между Пиренеями и Гаронной не была им вполне побеждена. Более стойкий, чем кельтский, иберский создал себе в горной стране басков непобедимую крепость. Что же касается Бретани, то, по-видимому, установлено твердо, что употребляющийся еще в ней кельтский диалект не восходит ко временам галльской независимости, а внесен островными бриттами, бежавшими от саксов между V и VII вв. [230].

Таким образом, путем некоторого исторического парадокса, падающий Рим одерживает еще эту последнюю победу. Но факт парадоксален только по-видимому. Нас не должны сбивать подразделения, задним числом введенные в историю. Престиж Рима пережил его материальное могущество. Он остался надолго для народов городом-властелином, благодетелем человечества. Он только что был взят Аларихом, когда Рутилий воспевал его бессмертное назначение [231], и приблизительно в эту эпоху в текстах появляется неологизм Romania , удачно придуманный одновременно для обозначения его власти и его цивилизации [232]. Итак, нет ничего удивительного, если успехи латинского языка могут быть прослежены среди событий, которые разбили римское единство.

Римляне не вступали в борьбу с языком галлов. Конечно, они понимали, какую опору может получить их власть от распространения латинского языка, и пропагандировали его всячески, но при этом они никогда не прибегали к мерам насилия. Еще в течение III века они утверждали завещания на кельтском языке. Кельтский исчезал перед латинским, потому что он символизировал варварство, а латинский — культуру. Обладая вследствие этого притягательной силой для умов, жадных к культуре, он имел еще то преимущество, что он был официальным языком римского правительства и его агентов всех степеней. Без него трудно было обойтись. К грубым западным диалектам римляне относились не так бережно, как к греческому; они не переводили публичных актов на местные языки. На самих жителей ложилась забота их понять и растолковать. Латинский был также официальным языком и муниципального управления. Тут, правда, могли возникнуть затруднения — если не в колониях, то в подчиненных, свободных и союзных городах. К сожалению, надписи, которые могли бы осветить нам положение дела — немногочисленны, вне Нарбоннской, да притом относятся к более позднему времени. Среди них во всяком случае, нет ни одной не латинской. Мы имеем в Бордо, в Сенте посвящения, составленные по-латыни магистрами I-го века. Были ли римляне менее терпимы к языку своих подданных, нежели к их учреждениям? Оставляя им автономное управление, требовали ли они, чтобы оно говорило по-латыни? Мы этого не знаем, однако у нас нет никаких данных это утверждать. Но муниципальное правительство было по преимуществу аристократическим, а аристократию вовсе не нужно было принуждать к усвоению языка победителя. Необходимый для той части аристократии, которая претендовала на сенаторское или всадническое звание, латинский язык не менее нужен был для той, которая удовлетворялась правом римского гражданства. Клавдий отнял это право у одного депутата с Востока, который умел объясняться только по-гречески [233]. Даже низшие классы должны были пользоваться латинским в тяжбах перед римскими трибуналами, в жалобах и просьбах фиску, наконец — в сношениях с италийскими купцами.

Латинский внедрялся самыми различными путями — не только переселением свободных людей, но и ввозом рабов, которые, происходя из самых разных стран света, должны были сговариваться не только с хозяином, но и между собой на каком-нибудь общем языке. Старые солдаты, вернувшиеся к мирной жизни, водворяли этот язык у своего семейного очага и в своем кругу. С III века Церковь, порывая свои эллинские связи, приняла латинский в качестве официального языка по примеру светской администрации. Наконец, школа, вовсе не будучи в руках Рима тем орудием насилия, каким она сделалась у современных завоевателей, влияла в том же направлении, и тем более решительно, что она брала человека целиком: не только сообщала ему новый язык, но формировала его душу, до глубины изменяя его идеи и ощущения. В школе галл становился римлянином.

К несчастью, мы плохо осведомлены по вопросу об элементарном обучении. Только по некоторым указаниям можно судить, что им не пренебрегали. Неграмотных, в общем, было немного. Самые младшие офицеры должны были уметь прочесть пароль с таблички, где он был написан. Для детей ветеранов существовали специальные школы. Одна надпись, открытая в Альюстрели в Португалии и содержащая правила эксплуатации рудников, показывает, что вокруг рудника образовалась деревня, где хватало школьных учителей. Большинство этих школ — за исключением тех, которые состояли при армии — были частные. Римляне долго не приходили к мысли, что образование может даваться от имени государства, и впоследствии эту мысль не распространяли на низшее образование. Но жажда знания сама по себе была сильна в этом обществе и удовлетворялась частной инициативой.