Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Саботажники были куда опаснее в центральных учреждениях и штабах. Так, значительную помощь Добровольческой армии оказал начальник управления по командному составу Всероссийского главного штаба (июнь – сентябрь 1918 г.) генерал-лейтенант А.П. Архангельский. При его реабилитации военно-полевым судом на белом Юге «суд нашел, что генерал-лейтенант Архангельский фактически состоял на службе у большевиков с 25-го октября 1917 года по 15-е сентября 1918 года, занимая должности первоначально начальника Главного штаба (до его расформирования), а затем начальника управления по командному составу армии Всероссийского главного штаба, причем, по его личному признанию, он, Архангельский сделал это не “по добросовестному заблуждению”, а вполне сознательно и с ведома и по соглашению с другими высшими представителями Военного министерства ввиду признания всеми необходимости сохранить от большевистского развала важные органы государственного управления, в особенности в предположении близкого подавления власти большевиков, а также чтобы быть на страже обездоленного и угнетаемого русского офицерства, а впоследствии с мая 1918 года и по лозунгу выдающихся политических деятелей правых партий, возглавлявших военную организацию… суд вполне определенно установил, что он не только никакими личными целями и видами не руководствовался, а, наоборот, рискуя своей головой, вел постоянную тяжелую борьбу с большевиками и их комиссарами, в частности: в Петрограде – с прапорщиком Семашко и в Москве – с Караханом, всегда отстаивая интересы генералов и офицеров, и в этом отношении достигал иногда реальных успехов, т. к. ему удалось до своего ухода: 1) сохранить и вывезти в Москву ценные и важные документы Главного штаба, необходимые в будущем – при возрождении надлежащей русской армии; 2) успел удержать дела пенсионного отделения, предназначавшиеся к передаче в комиссариат социального обеспечения, – при Главном штабе, благодаря чему вопрос о пенсиях и пособиях разрешался по пенсионному уставу достаточно быстро и насколько возможно в пользу офицеров; 3) оказывал услуги Добровольческой армии, давая ей ценные и важные сведения о положении Красной армии; 4) сообщил Добровольческой армии о заключенном немцами с Троцким дополнительном тайном договоре, по которому немцы настаивали на принятии советской властью энергичных мер к решительному подавлению чехословацкого движения, мятежа генерала Алексеева и к удалению союзников с Мурмана и из Архангельска; 5) несмотря на декрет о воспрещении отъезда из Москвы офицеров, добился по просьбе группы офицеров командирования значительного числа их на Уральский фронт (в Пермь), благодаря чему некоторым из них удалось пробраться к чехословакам; 6) делая все для поддержания и отстаивания интересов офицерства, предупреждал тех из них, коим грозила опасность попасть под “чрезвычайку”, и этим путем дал возможность нескольким офицерам избегнуть ареста и скрыться; 7) пользуясь незнанием большевиками техники штабной [работы] и формирования армии, способствовал их затруднениям в формировании и таким образом вообще, не принося большевикам никакой пользы, по возможности тормозил их деятельность, чем и вызвал с их стороны подозрение в саботаже и удаление от должности и 8) вообще во всей своей деятельности, будучи, по характеристике одного из свидетелей, кристаллически чистым, стремился, насколько был в силах, нести принятый им на себя “тяжелый крест службы у большевиков”, оставаясь верным долгу русского офицера» [1105]. По одной из оценок, благодаря его стараниям, «большевики не смогли к началу 1919 года сформировать даже четвертой части из намеченного ими числа стрелковых дивизий, предполагавшихся к посылке на добровольческий фронт» [1106]. В сентябре 1918 г. Архангельский бежал из Советской России на Украину, откуда перебрался к белым.

Архангельский не был одинок в своей борьбе. На белых работал и начальник оперативного управления Всероссийского главного штаба генерал-майор С.А. Кузнецов, который курировал вопросы учета и назначения генштабистов. Именно он весной – летом 1918 г. командировал в Поволжье многих генштабистов, впоследствии прославившихся в рядах белых армий, в том числе В.О. Каппеля, Ф.Е. Махина, И.И. Смольнина-Терванда [1107].

Кроме того, Кузнецов передавал белым важную документацию, которая проходила через него. Генерал А.П. Архангельский писал по поводу С.А. Кузнецова генералу А.С. Лукомскому 8 октября 1918 г.: «Многоуважаемый Александр Сергеевич! В ответ на Ваше письмо от 15 сентября (ст. ст.), полученное мною сегодня, спешу сообщить следующее. За несколько дней до моего отъезда из Москвы, 12 или 13 сент. нового стиля, я был у С.А. Кузнецова, начальника Оперативного управления Вс[ероссийского] гл[авного] шт[аба]. Он мне передал, что после заключения договора, дополнительного к Брестскому, германский министр иностранных дел Гинце обратился к советским властям с нотой, которая является как бы новым дополнением к договору. Нота секретная, и в конце ее имеется указание о необходимости сохранения ее в тайне. С содержанием всей ноты в целом я не имел ни времени, ни возможности ознакомиться, но с некоторыми ее пунктами С.А. Кузнецов меня ознакомил (в переводе), прибавив, что будут приняты меры к доставлению всей ноты в Добровольческую армию. В одном из пунктов немецкое правительство настаивает (германское правительство “ожидает”) на принятии советскими властями решительных мер к немедленному прекращению чехословацкого движения и наступления, к удалению союзников с [строка угасающего текста утрачена] движения и к подавлению мятежа (или восстания – точного выражения не помню) генерала Алексеева. Если советская власть окажется не в состоянии достигнуть указанных выше задач собственными силами, то она не должна противодействовать продвижению для достижения этих целей немецких сил по территории России. Затем в одном из пунктов ноты говорится о праве немецкого командования воспользоваться до окончания войны судами Черноморского флота для мирных целей, но уже в следующем пункте предусматривается право воспользоваться этими судами, если в этом встретится надобность, и для военных потребностей. Эти данные казались мне настолько важными для Добровольческой армии, что я тотчас по приезде в Киев сообщил П.Н. Ломновскому, а увидев полк. Ерофеева и узнав, что он едет в Добров[ольческую] армию, сообщил и ему о требованиях немцев относительно Добровольческой армии для скорейшего доклада там. Сведения эти казались мне тем более важными, что еще в Москве я слышал о том, что немцы пытались войти в переговоры с генералом Алексеевым, но неудачно, а также о том, что немцы видят наибольшую для себя опасность именно в Добровольческой армии и в генерале Алексееве. Из сопоставления всех этих данных с передачей советским властям вооружения, снаряжения и боевых запасов, захваченных немцами на наших фронтах, а также с формированиями на немецкие (по-видимому) средства и при помощи немцев Астраханской и Южной армии – для меня было ясно, что немцы принимают все меры как к ослаблению численности Добровольческой армии путем отвлечения от нее добровольцев и к поселению розни между ними, так и по возможности к полному ее уничтожению. Эти соображения также побудили меня сообщить упомянутые выше сведения полк. Ерофееву. Что касается Дона, то я говорил лишь, что немцы, по-видимому, предали его большевикам, обязавшись дополнительным к Брестскому договору [соглашением] очистить жел. дор. линию Воронеж – Ростов, а также не признав его самостоятельности. По-видимому, и советские власти пришли к убеждению, что немцы не будут поддерживать Дон в его борьбе с большевиками. Сведений о том, что немцы потребовали от Советской власти сосредоточения возможно больших сил против Дона, у меня не было, и я об этом не говорил полк. Ерофееву. Но фактически советское правительство действительно старается стянуть против Дона большие силы и усиливает меры для борьбы с ним. В числе этих мер находится и усиление агитации и созыв или, вернее, “назначение” походного донского Круга и усиление войск около Балашова и на поворинском направлении. Примите уверения в совершенном уважении и преданности.