Наталия Таньшина - Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского [litres]

Оставалось приступить к добыче минерала, но для этого требовалось получить разрешение российских властей, а потом договориться о его транспортировке во Францию [714]. Обе задачи были весьма сложными. Леузон Ле Дюк попытался заинтересовать русское правительство следующим аргументом: путешественнику было известно, что в Петербурге имелась коллекция французских рукописей из архива Бастилии, вывезенных из Франции русским дипломатом П.П. Дубровским [715]. В 1812 г. во время Отечественной войны было решено перевезти их в Олонецкую губернию, где французы, если бы они дошли до Петербурга, не смогли их найти [716]. Однако Леузон Ле Дюк не знал, что рукописи были возвращены в столицу уже в декабре 1812 г. [717]

Взаимоотношения с властями у путешественника тоже складывались не особо удачно. По словам Леузона Ле Дюка, он оказался в центре конфликта компетенций двух административных центров, от которых зависело получение разрешения. В итоге за необходимым документом пришлось обратиться непосредственно к императору, а разрешение на аудиенцию к Николаю Павловичу обошелся посланцу Министерства внутренних дел Франции и Бугатти в 340 рублей серебром, ушедших в карманы «нужных людей» [718].

Француз вспоминал, что подготовил документ, который князь Петр Михайлович Волконский, министр императорского двора, представил государю на заседании Государственного совета. Царь, начав читать, произнес торжественным голосом: «Какая судьба! Мы нанесли первый смертельный удар этому человеку пожаром нашей древней и святой столицы, и это к нам пришли просить о его могиле!» Николай I распорядился, чтобы было оказано всяческое содействие и чтобы налог за разработку и добычу «порфира» с французов не взимался [719]. Как писал путешественник, между Россией и Наполеоном был в итоге достигнут высший компромисс: «На протяжении всей своей жизни он напрасно пытался превратить империю царей в самый прекрасный трофей своей славы. В результате великий полководец уже после своей смерти получил по крайней мере самое красивое украшение своей могилы» [720].

Какова же была цена вопроса о камне для наполеоновского саркофага? Во французских газетах написали, что царь сделал подарок Парижу. Действительно, концессия на разработку порфира была уступлена Франции (по данным Леузон Ле Дюка, патент стоил 6 тыс. франков [721]). Что касается добычи, то с учетом издержек по эксплуатации и транспортировке порфира она обошлась французам примерно в 200 тыс. франков. Но путешественник особо отмечал, что благодаря покровительству императора все административные препоны были преодолены, и отныне перед гостями из Парижа легко открывались все двери [722].

Инженер Бугатти принялся за работу с большим рвением и энергией. Сам Леузон Ле Дюк, часто хворавший от накопившейся усталости, был вынужден время от времени возвращаться во Францию. В Олонецкой губернии его заменял атташе французского посольства Газене, фиксировавший ход работ. Путешественник был очень доволен результатом: удалось добыть однородные блоки для короба саркофага и его внутренней отделки, а также извлечь гигантскую глыбу для крышки и карниза [723].

Когда все эти цельные, гомогенные, красного цвета блоки были извлечены, от каждого из них отделили по куску для сравнения. Когда тон совпадал, блок закрывали и зарисовывали. Чтобы найти 15 подходящих блоков (по версии Бугатти, их было 29), пришлось пересмотреть около двухсот. В результате этих работ окружающий Шокшу пейзаж изменился до неузнаваемости: «Берега Онежского озера, испещренные шахтами, теперь являют собой картину жуткой природной катастрофы, достойной памяти прославленного мертвеца, которому они дали могилу» [724].

А как во Франции восприняли идею создания саркофага из российского камня? Ведь после публикации в 1843 г. книги маркиза Астольфа де Кюстина русофобские настроения были весьма распространены во французском обществе. По словам Леузон Ле Дюка, большинство газет отнеслись к идее создания саркофага из «карельского порфира» враждебно. Кто-то ставил в упрек русское происхождение минерала; другие находили сам «порфир» ломким и хрупким. Писали, будто красный порфир в изобилии можно было найти во многих местностях Франции, и, соответственно, совершенно бесполезно было отправляться за ним в столь далекую экспедицию.

Путешественник вспоминал, что все эти сомнения не повлияли на результат; архитектор Висконти организовал специальный конкурс, дабы самые компетентные специалисты могли высказать свое мнение.

Добыча камня была завершена; оставалась не менее сложная задача: транспортировать его во Францию; этим специально занимался Бугатти. Путь был таков: через Онежское озеро, реки Свирь и Волхов, Ладожский канал, Финский залив, Балтийское и Северное моря, и, наконец, через Гавр по Сене до Парижа. Время года было весьма неблагоприятным для такого предприятия, поскольку осень уже вступила в пору дождей и бурь. В самом начале груз чуть было не погубили на Онежском озере. Едва блоки были погружены на специально подготовленную для этого барку, налетел ужасный ураган; судно накренилось, и многие блоки слетели и затонули.

Большую часть груза удалось спасти, однако транспортировка «порфира» была отложена до следующего года. Наконец после трех сложнейших месяцев пути в 1849 г. камень был доставлен в Париж, на набережную д’Орсе, где им могли полюбоваться горожане. Потом глыбы доставили в Собор Инвалидов, где оставили на верфи еще на два года. Там с помощью паровой машины камню придавали форму саркофага [725].

Работы по созданию саркофага и реконструкции интерьеров растянулись на целых двадцать лет. За это время во Франции успело смениться несколько режимов. Могила Наполеона I была торжественно открыта только 7 апреля 1861 г. архиепископом Парижским в присутствии императора Наполеона III, окруженного принцами крови, маршалами, высшим офицерством, членами Государственного совета и другими важными персонами. Скульптор Висконти до инаугурации не дожил [726].

Что касается Леузон Ле Дюка, то он побывал в России еще в 1852 г. и написал еще три книги о нашей стране: в 1853 г. вышли сочинения «Современная Россия» и «Русский вопрос», в 1854-м – работа «Россия и европейская цивилизация» [727]. Эти публицистические творения были написаны накануне и во время Крымской войны, что во многом определило их антироссийскую риторику. Французский историк М. Кадо считает сочинения Леузон Ле Дюка враждебными России. На мой взгляд, это верно для последних книг путешественника, а вот что касается работы, в которой описывается экспедиция в Россию за «порфиром», то здесь вряд ли можно говорить о русофобской тональности. Это скорее свойственный французским авторам пересказ анекдотов и устоявшихся клише. А то, что дороги у нас плохие и бюрократия труднопреодолимая, мы и сами знаем, но и помощь российских властей и самого императора путешественник от своих читателей не утаил.