Ольга Добиаш-Рождественская - Эпоха крестовых походов и ее герои

Можно думать, что на этом пути Ричард, как и его секретарь, не остался вполне равнодушен к глубоким впечатлениям Италии, когда «вступил в Тибр, в устье которого стоит прекрасная одинокая башня и виднеются развалины древних стен», когда пробрался через дубраву по мощеной мраморной дороге, устланной наподобие мозаичного пола», когда останавливался в гавани «ввиду входа в древнюю крипту». Безнадежно спутаны в слове крестоносца XII века славные итальянские меморабилии. Чудеса природы, памятники античного искусства, прошлое христианских святынь будят лишь смутное отражение в его темном мозгу. Лишенные перспективы, эти отражения располагаются в одной плоскости. «Король миновал остров, который называется Изола Майор. Он вечно дымится. Говорят, остров этот загорелся от другого, имя которого Вулкан. Он зажжен огнем, летевшим, как гласит молва, от этого последнего и спалившим море и множество рыб… А потом проехал король мимо острова Батерун и гавани Байи, где имеются Вергилиевы бани… Подле города и замка есть малый остров, где, как говорят, была школа Лукана [24] Марк Анней Лукан (39–65) — римский эпический поэт. . И доныне под землей сохранилась прекрасная комната, где Лукан обычно занимался науками…» Переночевав в одном из приоратов Монте-Кассинской обители, Ричард был с почетом принят и угощаем в обители Троицы. «Здесь есть деревянная башня, которую осаждал и которой овладел некогда Робер Гвискар…»

На 28-й день плавания Ричард достиг Неаполя и «отправился в обитель Януария, любопытствуя посмотреть на сыновей Неймунда, которые стоят в пещере в костях и шкурах». Бесполезно заниматься догадками, в какой системе могли располагаться в голове ученого секретаря Ричарда и его собственной эти разнообразные исторические воспоминания и с какой стороны могли интересовать их бани Вергилия, «остров Вулкан», подземный кабинет, где имел обыкновение заниматься науками Лукан, а также «сыновья Неймунда в костях и шкурах». Но трудно усомниться, что великая Монте-Кассинская обитель, опора норманнской власти и латинского культа в Южной Италии, и еще больше башня, разбитая век назад норманнским его родичем, должны были затронуть воображение короля, хотя бы как достойный подражания пример…

В Южной Италии, в Сицилии, куда направлялся Ричард, все дышало еще воспоминаниями норманнского завоевания, тревожных событий борьбы, неуспокоенной вражды рас и культур. Более века владычества норманнской династии не до конца примирило с нею латинские, лангобардские и уж тем более греческие и сарацинские элементы, которые преобладали как в городах, так и на сельских территориях юга. Сознавали ли воинственные моряки Ричарда, его «бретонцы, пуатевинцы и анжуйцы», в какую сложную среду вступали они со своими очень простыми крестоносными девизами и воинственными аппетитами? Как бы то ни было, эта сложность вскрылась на первом же важном этапе их пути — Мессине, и к ней, как впоследствии на Кипре и в Акре, они применили характерные для них простые решения.

Салерно был для Ричарда предпоследним этапом перед Мессиной, где уже ждал его Филипп II Август и куда несколько ранее пришел, бросив якорь в отдалении от гавани, его флот, много претерпевший у испанских берегов, но в целом почти не поврежденный. 23 сентября все эти корабли вошли в порт Мессины.

Хронист Ричард Девизский, один из самых точных биографов короля Ричарда, видел в Мессине эту огромную — по тогдашним временам — флотилию. Он насчитывает в ней 100 грузовых судов и 14 легких кораблей, хорошо построенных и хорошо оборудованных, хорошо управляемых, с отлично подготовленными капитанами и матросами. Каждый корабль вмещал сорок боевых коней, столько же рыцарей, множество простых пехотинцев и провиант для людей и коней. Построенные в различных доках Англии, Нормандии и Пуату, эти суда, ходившие и на веслах, и под парусами, отмеченные каждое своим именем (хроникер всякий раз называет название корабля, отличившегося в битве или везшего короля), были лучшими из тех, что способны были создать кораблестроители того времени. Ничего подобного не было в распоряжении Филиппа II Августа. На коротком свидании, которое имели короли в Генуе, он попросил у Ричарда пять галер. Ричард предложил ему три… Филипп отказался от этой подачки и начал переговоры о судах с генуэзцами, затаив не первую уже обиду на своего вассала.

В Мессине его ждали новые уколы. Войдя в гавань со своей свитой на одном корабле (об остальных говорилось, что они «прибудут»), он вызвал всеобщее разочарование населения, высыпавшего навстречу… А когда неделю спустя, 23 сентября, в гавань Мессины вступил флот Ричарда, море зазвучало музыкой военных труб. Сбежавшиеся мессинцы любовались эффектной картиной пестро раскрашенных судов с крыльями драконов по бокам, фантастическими зверями на носу, многоцветными знаменами. «А когда Ричард сел на скакуна и поехал по улицам, видевшие этот кортеж говорили, что это вправду вступление короля, созданного, чтобы править великой землей. Но греки сердились, и лангобарды роптали на того, кто вступал в город с такой помпой…» Обиталище Ричарду было отведено за стенами Мессины, на холме, поросшем виноградом. Едва прибыв на место, он немедленно стал строить настоящий военный лагерь, вокруг которого как символ сурового правосудия расставил виселицы для предполагаемых воров и разбойников. Назначенные им трибуналы с первых же дней открыли свою деятельность, в круг которой попали не только подданные Ричарда, но и беспокоившие их местные жители — прежде всего греки, которых крестоносцы презрительно называли «грифонами».

В Сицилии, где армии предполагали переждать период осенних бурь, обстоятельства не благоприятствовали крестоносцам. В ноябре 1189 года умер последний прямой потомок норманнской династии Гвильельмо Добрый, друг всех крестоносцев, «защитник и покровитель заморских христиан». Претендент на корону, муж его тетки Констанции, император Генрих VI, был далеко. Пользуясь этим, в Сицилии захватил власть представитель боковой норманнской ветви Танкред Лечче. С ним и пришлось сговариваться крестоносцам. Эти переговоры осложнялись намерением Ричарда добиться передачи ему того, что он считал вдовьей частью жены покойного Гвильельмо, королевы Иоанны, которая была его сестрой по матери. Настойчивость Ричарда вызывала у Танкреда (сыграла роль и традиционная дружба норманнских князей с французскими королями) потребность опереться на Филиппа и принять участие в той глухой интриге, сетью которой французский король понемногу опутывал Ричарда. Впрочем, выступать против Ричарда в открытом союзе не было в интересах и не входило в намерения ни Филиппа, ни Танкреда.