Ольга Добиаш-Рождественская - Эпоха крестовых походов и ее герои

Да, Ричард затягивал штурм Акры, да, он обнаружил полное отсутствие гуманности к пленникам Акры. Но можно ли думать, что именно гуманность заставляла Филиппа спешить с принятием капитуляции и идти на не самые выгодные условия? Нам хорошо известна проявившаяся с ранней юности холодная жестокость Филиппа. Во имя чего могли бы мы предположить в нем, с циническим коварством стравившем в свое время детей и братьев в семье Плантагенетов, задушившем (вероятно) Артура Бретонского [29] Артур I (1187–1203) — герцог Бретани с 1196 года, племянник Ричарда Львиное Сердце. Был, как традиционно считается, убит по приказу короля Иоанна Безземельного и даже, по одной версии, лично самим королем. Обвинять в смерти Артура I Филиппа II Августа нет оснований. , особую жалость к тем, кого он, так же как и Ричард, считал «врагами Христа»?

Разница между ним и Ричардом заключалась в том, что Филипп, собственно, не ставил себе никаких целей на Востоке и выполнял долг приличия, проведя три неприятных месяца под Акрой. Для Ричарда же самое важное дело его жизни складывалось на Востоке; не важно, кем был — «Божиим паладином» или только славолюбивым завоевателем, но ясно, что Иерусалим был главной целью его жизни.

Понятно, что Филипп, уже строивший планы дальнейших интриг в Европе, торопился поставить точку на эпизоде Акры. Для Ричарда же этот эпизод был только началом действий в Палестине. Его настроению, в отличие от действий, нельзя отказать в последовательности; да, он был жесток, но жестокость была характерна не только для его натуры — век, в котором жил Ричард, был беспощаден.

Казнь под Акрой изображают обычно как акт чисто импульсивный, не вызванный прямо действиями Саладина, который «не смог» выполнить в срок условий договора. Но зададимся вопросом: почему в промежуток от 12 июля до 20 августа Саладин не мог выполнить ни одного условия? Допустим, ему трудно было быстро собрать 200 тысяч бизантов, но для того, чтобы отпустить христианских пленников и выдать Святой Крест, больших усилий не требовалось. При самой низкой оценке благоразумия и самообладания Ричарда трудно поверить, чтобы он разыграл под Акрой «отвратительную сцену» (так ее именуют многие историки Нового времени), если бы Саладин продемонстрировал желание выполнить условий договора. Вернее всего, он, по выражение хроникера, «только водил Ричарда за нос», дабы выиграть время. О негуманное™ и жестокости поступка Ричарда, конечно, не может быть двух мнений для мирных людей и мирных ученых. Для воинствующих деятелей жестоких веков (как и для воинствующих ученых тех же эпох) категория гуманности большей частью оказывается плохо приложимой к войне.

Иное дело — вопрос о целесообразности. Историки говорят, что «поступок Ричарда освободил Саладина от всяких обязательств». Но по-видимому, Саладин и без того считал себя от них свободным. Часто не учитывается довольно важный в этом смысле факт, о котором сообщает Амбруаз, что решение о массовой казни было принято после совета с окружавшими Ричарда другими вождями крестоносцев и что согласно этому решению предложено было покончить с большей частью рядовых сарацин, но «сохранить всех людей высокого звания, чтобы выкупить наших пленников». Следовательно, Ричард и его совет действовали не совсем без расчета.

Конечно, казнь вызвала великое озлобление и жажду мести. Но она не могла не внушить убеждения, что Ричарда надо принимать всерьез и нельзя обманывать безнаказанно. При известных обстоятельствах эта мера могла привести к успеху. Конечно, она привела в негодование Конрада, который рассчитывал держать пленников в Тире и вести вокруг них торговлю с сарацинами. Ричард поломал ему весьма выгодную игру. Не стоит удивляться, что дружественные Конраду хроникеры не только изобразили Ричарда злодеем, но еще и злодеем, действующим без всякого смысла.

Нередко говорят о неспособности Ричарда разработать и осуществить целесообразный план войны в Палестине, хотя бы тот, который некоторые историки считают совершенно «ясным»: разгромить военную силу Саладина и взять Иерусалим.

Однако некоторые оговорки напрашиваются и здесь. Мог или не мог Ричард, разбив отряд сарацин при Арсуфе, что стоило крестоносцам немало крови, после тяжкого перехода по побережью преследовать врага, «бежавшего в горы»? Что мы знаем об условиях этого возможного преследования? Ровно ничего. Если Ричард все время рисуется человеком, который всегда стремится действовать до конца (таким мы его знали в войне с отцом, в усмирении Аквитании, а также под Акрой), то были, очевидно, какие-то причины, не позволившие ему это сделать под Арсуфом.

Пока Ричард отдыхал в Яффе, Саладин — в изображении Амбруаза — объяснялся со своими побитыми и бежавшими от Арсуфа эмирами, которые оправдывали позорное бегство невозможностью одолеть Ричарда: «Он производит такие опустошения в наших рядах!.. Его называют Малик [30] Малик (араб.) — царь, правитель. -Ричард, и это действительно Малик, который умеет обладать царствами, производить завоевания и раздавать дары». Вся эта беседа есть апокриф, но не крестоносцами придумано для Ричарда прозвище Малик. Однако «разгромить до конца» силы Саладина, которые скрывались в крепких замках в горах, и преследовать со своими измученными отрядами армию, бежавшую в горы, могло оказаться невозможным даже для «Малика».

Недоброжелатели Ричарда утверждают, что он напрасно терял время на побережье, занимаясь осадой городов, что «не имело значения». Но если Аскалон действительно не имел значения, зачем тогда Саладин разрушил этот великолепный город, когда понял, что не сумеет отстоять? Ответ прост: Аскалон связывал Сирию и Египет. На востоке власть Саладина колебалась, но в Египте он имел прочную базу. Не захватив Аскалон, вряд ли крестоносцы могли «разгромить военную силу Саладина». Возможно, конечно, что в своих маршах по побережью им следовало быть не столь медлительными и не так долго предаваться отдыху в завоеванных городах. Но автору данного очерка не известно ничего определенного о возможности ускорить эти марши. Другим историкам, надо полагать, известно немногим больше.

Очень трудно объяснить метания между побережьем и Иерусалимом: прерванный зимний поход к Святому городу, потерю времени в Яффе, новый поход летом с тем же результатом и, наконец, неожиданно позорный мир. Здесь, несомненно, Ричард оказался не на высоте, поддаваясь то страстному желанию паломников вернуть Иерусалим, то предостерегающим и, быть может, небескорыстным советам пизанцев и орденских рыцарей. Когда же он задумался об отъезде, то начал спешно, не считаясь с потерями, решать самые жгучие проблемы Святой земли, лишь бы обеспечить себе возможность ее покинуть. Что все эти колебания и напрасная трата сил не могли содействовать успеху, что в них проявились непоследовательность и импульсивность Ричарда, этого не приходится отрицать. На это не решается даже постоянный защитник Ричарда — Амбруаз. Он, который, вообще говоря, верил в конечный успех всего дела, раз оно было в руках Ричарда, объясняет все неудачи «кознями врагов». Отчасти он прав: враги расстроили многие планы английского короля — чего стоит один Конрад Монферратский, который то и дело вступал в сепаратные переговоры с Саладином и своим нападением на Акру вынудил Ричарда бросить Аскалон. Но не все можно списать на вражеские козни.