Ольга Добиаш-Рождественская - Эпоха крестовых походов и ее герои

Никто не знает, что было бы, останься Ричард в Палестине. Вполне вероятно, что он развернул бы здесь собственную политику. Но можно ли всерьез обвинять его в отъезде и требовать, чтобы в условиях заговора, поднимавшегося против него дома, он продолжил борьбу с Саладином, рискуя при этом потерять английский трон? Теряя его, он все равно косвенно проигрывал свое дело также и в Палестине.

Есть мнение, что, будь у Ричарда лучше характер, он смог бы договориться с Филиппом II. Тогда французский король, может быть, не уехал бы из Палестины в августе 1192 года и не стал бы интриговать против него в Европе. Однако не стоит думать, что Саладин, как будто готовый уступить Конраду Монферратскому некоторые города на побережье, уступил бы ему — при отсутствии «вредного» вмешательства Ричарда — Иерусалимское королевство. Саладин в принципе находился в более удобном положении, нежели латинские короли, чтобы создать здесь прочную власть, и достаточно силен, чтобы рано или поздно покончить с латинской экспансией. Дело любого завоевателя с далекого Запада, будь то Филипп, Фридрих или Ричард, было обреченным делом независимо от хорошего или худого его характера. Скорее можно ставить вопрос, не было ли ошибкой растрачивать огромные силы на крестовые походы. В этой великолепной расточительности Ричард отчасти символ всей крестоносной эпопеи. Мы говорим «отчасти» потому, что он не выразил ее идеального лица.

Тот же Амбруаз при всей любви к нему не может вылепить из него настоящего «божия паладина». Хроникер говорит о том, какое расстояние отделяет Ричарда от Готфрида Бульонского, как и вообще нравы, тон и одушевление третьего похода, по его мнению, далеки от того, что было в первом. «Сеньоры! Не удивляйтесь, если Бог пожелал, чтобы труды наших паломников оказались тщетны. Разве не видели мы в самом деле многократно, как по вечерам после долгого похода, когда войско располагалось лагерем, французы отделялись от других, раскидывали свои палатки в стороне. Так войско раскалывалось, и невозможно было, говоря правду, привести его к соглашению. Один говорил: “Ты вот то!”, а другой отвечал: “А ты вот что!” — и все это очень вредило делу. Гуго, герцог Бургундский по великой своей худости и великой наглости велел сочинить песню на короля; и песня была пакостная и полная ругательств, и распространилась она в войске. Можно ли обвинять короля, что он, в свою очередь, высмеял в песне тех, которые нападали на него и ругались над ним? Да… о таких надутых людях никогда не будет спета добрая песня, и Бог не благословит их, как Он сделал то в другом походе, историю которого рассказывают доныне, когда осаждена и взята была Антиохия Боэмундом и Танкредом (вот это были безупречные паломники!), Готфридом Бульонским и другими славными князьями. Они хорошо служили Богу. Он справедливо наградил их службу, и их подвиг был славен и плодовит…»

Откровенно говоря, Боэмунд и Танкред вели себя под Антиохией и у Эдессы нисколько не лучше, чем Ричард и Филипп под Акрой. Но время покрыло такою сияющей зарей «историю другого похода», что все его тени скрылись для Амбруаза. Счастьем этого «другого похода» было прежде всего то, что в момент, когда он двинулся на восток, разложилась арабская держава и не утвердилась прочно турецкая власть, что враждовали Египет и Сирия, что не было еще во главе турецких сил гения Саладина, что против крестоносных вождей не интриговали дома; его счастьем было существование в латинском войске Готфрида Бульонского и крепкого ядра «честных крестоносцев», о которых мы гораздо меньше слышим в третьем. Залогом его успеха было и то, что западные завоеватели охватывали мыслью Сирию как одно целое и к ее завоеванию в целом приложили руки как сухопутные войска севера Европы, так и флоты итальянских городов.

К третьему походу Сирия распалась, в их представлении, на отдельные, более или менее притягательные части, и Иерусалим далеко не в такой мере привлекал большинство. У каждой из осевших здесь групп христиан были свои интересы, которые в конце концов могли найти удовлетворение в сговоре не только с каким-то отдельным латинским правителем, но и с самим Саладином, человеком очень культурным и поощрявшим латинскую мирную колонизацию. В этом всем крылись силы, разлагающие Третий крестовый поход; к тому же замки, возведенные некогда латинскими рыцарями и отдававшие в их руки Ливанский хребет, ныне в большинстве были в руках турок и обратились против крестоносцев. Все это делало ненадежным попытку всякого завоевания, но открывало перспективы к договоренностям между христианами и мусульманами. По этому пути пошел Конрад Монферратский и впоследствии Фридрих II (шестой поход).

Возникала в крестоносной Европе, как мы знаем, и другая идея: разбить турецкую силу в ее основной базе — «Вавилонии» (так называли Египет). По этому пути пошли пятый и особенно седьмой и восьмой несчастные походы Людовика IX. Четвертый поход, как известно, вовсе не добрался до «божьих врагов» — сарацин, но занялся «схизматиками-греками». Таким образом, третий поход и его столь много воспетый и столь много осужденный герой Ричард Львиное Сердце остаются последними на пути движения в Сирию.

«Когда король уезжал, — так описывает Амбруаз прощальную сцену на сирийском берегу, — многие провожали его со слезами нежности, молились за него, вспоминая его мужество, его доблесть и великодушие. Они говорили: “Сирия остается беспомощной”. Король все еще больной, простился с ними, вошел в море и открыл паруса ветру. Он плыл всю ночь при звездах. Утром, когда занялась заря, он обернулся лицом к Сирии и сказал: “О Сирия! Вручаю тебя Богу. Если бы дал Он мне силы и время, чтобы тебе помочь!”».

Ричард понимал, что конец сирийской эпопеи не обеспечит ему триумфа на Западе. Перед лицом раненого льва не было в Европе такой лисицы, которая ни собиралась бы его лягнуть. Он знал, что император Генрих VI не простит ему дружеских отношений и близкого родства с соперником Гогенштауфенов — Генрихом Львом [31] Генрих Лев (1129–1195) — герцог Саксонии в 1142–1180 годах (под именем Генриха III) и Баварии в 1156–1180 годах (под именем Генриха XII). Был женат на Матильде, сестре короля Ричарда Львиное Сердце. Происходил из династии Вельфов, соперничавших с Гогенштауфенами, к которым принадлежал Генрих VI, как за титул императора Священной Римской империи, так и за престолы в различных европейских, прежде всего германских, государствах. , что он ставит ему в вину признание прав Танкреда на сицилийскую корону — император считал эти права своими; что Леопольд Австрийский обижен на него со времен Акры; что Раймунд Тулузский готовит ему враждебную встречу в Марселе. Он знал не только о том, что Иоанн борется против его власти в Англии, а Филипп произвел вторжение в его французские владения, но и о том, что французский король клеветал на него, как мог, возводя на него настоящие и мнимые вины — вроде того, что Ричард подослал убийц к герцогу Монферратскому и отравил самого Филиппа, «отчего он оплешивел». Еще худшие россказни вроде обвинения Ричарда в предательстве Святой земли распространял, разъезжая по Германии, Филипп де Дрё, епископ Бовезский.