Олаф Брок - Диктатура пролетариата [calibre]

В прежней России было достаточно тёмных моментов – это известно всем. Но их карикатурное подчёркивание вместе с полным игнорированием светлых сторон означает, что человек встаёт на защиту «новой системы». И особенно ярко вышесказанное проявляется, когда речь заходит о народном просвещении. Вполне естественно обратить внимание на прежний недостаток силы и решительности со стороны государства в вопросе общеобязательных народных школ – проявление слабости, послужившее одной из причин гибели старого режима. Но, с другой стороны, не стоит упускать из виду и то, чего удалось достичь либеральным силам, несмотря на препятствия со стороны власти и технические сложности. Нельзя не признавать, что, например, город-миллионер Москва задолго до войны организовал прекрасную народную школу для детей, бесплатную, и с бесплатным обедом для бедных; или что целые губернии, например Ярославская, население которых во много раз превышает население Норвегии, создали, несмотря на сложности с неравномерной плотностью жителей, безупречную сеть народных школ, а затем, когда стало возможно, ввели обязательное школьное обучение. Во время революции, Гражданской войны и голода всё это в значительной мере пришло в упадок. Не в меньшей степени оно было разрушено и новым режимом. Конечно, было сразу введено обязательное для всех образование и «ликвидация безграмотности» – на бумаге; но к чему в действительности привело всё это напыщенное шарлатанство большевистской олигархии в плане реформ и наведения порядка, я предоставлю возможность критически настроенному читателю самому составить себе некоторое представление, с отсылкой к упомянутой статье Нансена.

Вузов Нансен касается в следующем пункте: «Пока университет снисходительно закрывал глаза на леность молодых аристократов, оказывавших ему честь своим посещением, у сыновей рабочих и крестьян не было возможности получить образование, даже при наличии особых способностей». Я слышал, что это высказывание истолковали так, словно дети рабочих и крестьян вообще не могли поступать в вузы; и хотя Нансен, как я знаю, имел в виду совершенно другое, эти неосторожные слова сделали своё дело. Их не следовало говорить, поскольку, например, в университетском каталоге 1909 года, первом случайно попавшем в мои руки, указано, что в том году среди студентов Петроградского университета между 30 и 35 % составляли дети рабочих, мелких ремесленников, малоземельных крестьян, беднейших духовных лиц, то есть тех, кого можно охарактеризовать словом «пролетариат». Да и почему бы, по крайней мере, не посмотреть на учёных страны и не дать себе отчёта в том, каково происхождение немалой части наиболее великих из них?

В предреволюционной России зачисление в вузы страны никоим образом не было связано с сословной, классовой или кастовой принадлежностью. Не будем принимать во внимание тот или иной пажеский или юнкерский корпус – я не знаком с ситуацией в таких учреждениях, и в рассматриваемом контексте они интереса не представляют. Во всех технических вузах при поступлении решающими оказывались результаты вступительных испытаний. В университетах единой формы таких испытаний не было. Единственным принципиальным ограничением здесь была процентная норма евреев. Определённым уязвимым местом правил приёма был тот факт, что решение о приёме в учреждение осуществлялось не на основании результатов официального экзамена, а по решению профессоров. Поэтому фактор личной благосклонности мог приобрести слишком большое значение.

Однако каждому, кто хорошо знаком с дореволюционной Россией, известно, что подобная благосклонность не носила «классового отпечатка». Напротив, важной особенностью было то, что процент евреев в результате обычно получался значительно выше установленного (максимум 3 % в Петрограде) – в 1909 году в Петрограде насчитывалось 10, 8 %, что превышало все допустимые нормы.

А что теперь? Теперь «классового» покровительства вдоволь, оно утверждено. Теперь несчастному потомку старой аристократии, несмотря на крайнюю нищету, приходится идти на обман и хитрость, чтобы постараться скрыть свою принадлежность к дворянскому сословию, если он хочет обрести надежду на поступление на рабочий факультет и тем самым получить доступ к высшему образованию. Теперь пролетарское сословие открыто объявлено привилегированным классом. Решение о приёме в вуз принимает своевольная партия, и лицемерное доктринёрство настолько культивируется, что нам, простым смертным, оно представляется чем-то непостижимым – в том числе, если посмотреть на это с точки зрения собственно коммунистического учения. Здесь речь идёт в первую очередь не о способностях. Самое главное – борьба за абсолютную верховную власть «класса», обеспечение единовластного положения пролетариата, то есть коммунистической секты, работа во имя нового мировоззрения с опорой на представление о том, что она может быть осуществлена только теми, кто принадлежит к истокам истинного, неиспорченного пролетариата. Все остальные заражены опасными буржуазными взглядами, и у них может случиться рецидив. Всем остальным, следовательно, должен быть самым тщательным образом закрыт доступ к высшему образованию, а если возможно – то и к образованию вообще. И здесь нет места ни стыду, ни сентиментальным предрассудкам. Система совершенно ясна.

Из доброго побуждения облегчить доступ к высшему образованию для малоимущей пролетарской молодёжи, тянущейся к знаниям, были созданы трёхгодичные рабочие факультеты, отчасти как подготовительные курсы при вузах, отчасти как самостоятельные, так сказать, гимназии. Я изучил мнение специалистов об этих рабфаках. Те рабфаки, что привязаны к вузам и где работают преподаватели из этих самых вузов, демонстрируют в целом интенсивную работу. Особенно хорошую почву в этом отношении нашли прикладные науки. Разумеется, часто заметна сильная нехватка в плане «общей культуры», крайне слабая подготовка по таким дисциплинам, как современные языки; один известный ректор университета поделился своим мнением, что эти курсы могут быть хорошей основой для среднего технического образования и соответствующих средних учебных заведений, но для обучения в университете их ни в коем случае не достаточно; «результат получается неопределённый, ученики не знают языков, и не стоит забывать, что они обычно не имеют того уровня культуры, который получают в просвещённых семьях». От самих преподавателей таких учеников я почерпнул примеры, говорящие о поразительном отсутствии способностей к рассуждению и изложению мыслей. Но не стоит этому сильно удивляться или отчаиваться; России и раньше приходилось набирать студентов не только из общих гимназий, и едва ли ей пришлось в этом раскаиваться. Система рабочих факультетов может улучшиться, когда станут разумнее те, кто находится у власти; например, когда они отойдут от той несбыточной идеи, что благодаря трёхгодичному курсу на рабочем факультете и трём годам обучения в вузе можно получить работников умственного труда удовлетворительного для нынешнего общества уровня.