Юрий Кривошеев - Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

Ю.А. Кизилов продолжает и сравнение развития западноевропейского и русского города эпохи средневековья. Сопоставив явления различных сфер жизнедеятельности городских сообществ, историк выявил «больше сходства, чем это… отмечается в литературе». При этом «источники не дают оснований проводить слишком резкое различие между политическим строем Руси домонгольского времени и первых десятилетий после нашествия». Вместе с тем в деятельности политических институтов (где преобладали феодальные структуры) «постепенно происходили изменения». [1219]Их эволюция растянулась на века, и лишь «с усилением крепостнических тенденций в России наметившееся к XVI в. расхождение пути развития институтов русского городского строя с общеевропейским становится более заметным. Но и тогда это своеобразие не выходило за пределы того, что можно было бы назвать межрегиональной неравномерностью развития». [1220]

Мрачной рисовалась картина эволюции русского средневекового города Н.Е. Носову. «Судьба русского города, как и судьба Русского государства, сложилась в известной мере катастрофично. Монгольское завоевание середины XIII века и последующее утверждение на Руси "татарского ига" нарушили нормальный поступательный ход развития русского народа и русской государственности. Вторая половина XIII–XIV вв. — период глубокого экономического упадка Великороссии, своеобразной аграризации большинства русских городов, резкого падения числа городских жителей, наступление деревни на город. Судя по летописям и археологическим данным, число русских городов в этот период уменьшается более чем в два раза. Кроме таких крупных центров, как Москва, Новгород, Псков, Тверь, Нижний Новгород, преобладающим типом городских поселений становятся княжеские вотчинные города — "стольные княжеские города" великих и удельных княжеств, имеющие сравнительно небольшие посады, а также боярские замки и пограничные города-крепости, в которых почти не было торгового и промышленного населения». [1221]Исследователь указывает (в сравнение опять-таки с Западом) на «недостаточное развитие городов как торгово-ремесленных центров в период средневековья, политическое бесправие большинства посадских городских общин (кроме Новгорода и Пскова), их задавленность феодализмом и неспособность противостоять складывающемуся в России XIV в. самодержавно-крепостническому строю». [1222]Слишком «затянут» у Н.Е. Носова и период, предшествующий возрождению русского города, который «начинается по существу только с конца XIV в.» и связывается им «с освобождением от зависимости от Золотой Орды и объединением русских земель вокруг Москвы, в рамках великого московского княжения». [1223]

Н.Е. Носов, полагаем, совершенно неоправданно пренебрегает политическими традициями, сложившимися в городах еще в древнерусский период и, безусловно, оказывавшими большое влияние на социальные и социально-экономические процессы городского развития. Не подтверждается и ряд других его выводов, что, в частности, показывает исследование В.А. Кучкина по истории городов Северо-Восточной Руси XIII–XV вв. [1224]В двух очерках В.А. Кучкин на основе всей имеющейся источниковой базы (впрочем, «база эта весьма скромна», замечает он) пытается вновь осмыслить эту проблему, остающуюся «еще недостаточно исследованной». [1225]Надо сказать, что в ряде случаев он приходит к выводам, которые несколько отличаются от принятых в отечественной историографии, более того, они позволяют иногда по-иному, нежели прежде, взглянуть на конкретный исторический процесс периода русского средневековья. Рассмотрим некоторые из них, так как они немаловажны для нашего понимания места русского города в общественном развитии этого периода.

Традиционно отмечая урон, нанесенный городам во время монгольского нашествия, В.А. Кучкин в то же время констатирует, что уже «в конце XIII — начале XIV вв. число городов в Северо-Восточной Руси несколько увеличивается», «со второй половины XIV в. рост числа городов в княжествах Северо-Восточной Руси идет гораздо интенсивнее», и к концу XIV в. там «было не менее 50 городов», т. е. «в два с лишним раза больше, чем в канун монголо-татарского завоевания». [1226]

Этот вывод идет вразрез с представлениями, распространенными в отечественной исторической науке. (Мы видели, что Н.Е. Носов отмечал, что в XIII–XIV вв., «судя по летописям и археологическим данным, число русских городов… уменьшается более чем в 2 раза».) [1227]Ценность заключений В.А. Кучкина видится, во-первых, в том, что он приходит к такому выводу исходя не из общих соображений, а из конкретного собранного и проверенного им материала. Во-вторых, из его наблюдений следует, что вопреки даннической ордынской зависимости градообразовательная деятельность (требующая немалых материальных затрат) на Руси продолжалась, следовательно, о каком-либо долгосрочном негативном воздействии ига на общественную жизнь (в данном случае городскую) говорить не приходится. Показательно и то, что новые города возникали практически повсеместно: в Тверской земле (неоднократно страдавшей от татарского и московского воинства) их появилось 8, в Московской — 12 (а всего 45), даже в пограничной Нижегородской во второй половине XIV в. было заложено 4 города. [1228]В то же время в северных землях, менее всего доступных для монголов, города практически не возникают.

Далее, отдавая должное феодальному (по принятой терминологии) заселению и населению русских городов, В.А. Кучкин не сомневается в наличии в них и свободного ремесленного и торгового люда. [1229]По его мнению, можно говорить и «об определенном сословном единстве средневековых горожан» [1230]— это «главным образом» купцы и свободные ремесленники как крупных, так и небольших городов Северо-Восточной Руси. [1231]

Вместе с тем обычное обозначение городского населения в летописях — бояре, слуги и люди. На этом основании В.А. Кучкин делает вывод, что, «с точки зрения княжеского или церковного летописца, за вычетом бояр и слуг вся остальная масса городского населения была нераздельной, сословно однородной». [1232]Но есть ли необходимость подчеркивать этот «вычет», разумея, конечно, не столько «слуг», сколько бояр, т. е. противопоставлять их городской общине.

В этой связи чрезвычайно примечательным является приведенное исследователем летописное известие об обновлении в 1351 г. Мурома: «Князь Муромьскыи Юрьи Ярославич[ь] обнови градъ свою отчину Муромъ, запустевши издавна отъ пръвыхъ князеи, и постави дворъ свои въ городе, тако же и бояре его и велможи и купци и чръные люди. И съставиша дворы своя и церкви Святыя обновиша и оукрасиша иконами и книгами». [1233]Значение этой информации, по нашему мнению, выходит за рамки перечисления и расшифровки социального состава населения одного из русских городов XIV в. Здесь в «деле» показана городская община, ее единство и цельность. Социально-городское единение подкрепляется еще и территориальным: оказывается в собственно городе (т. е. за укреплениями) вполне уживались и бояре и «черные люди», ставившие рядом «дворы своя». [1234]