Юрий Кривошеев - Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

Надо сказать, что в последние годы исследователи более тщательно, взвешенно и критично стали подходить к летописным известиям об этих событиях (А.Ю. Бородихин, В.Н. Рудаков, Д.Г. Хрусталев). Так, по мнению В.Н. Рудакова, «характер летописных рассказов о нашествии Батыя — содержащихся в них оценок, деталей описания событий, используемых сюжетов — определялся сочетанием личных пристрастий писателей и ряда социальных факторов, судя по всему, оказывавшим мощное влияние на творчество книжников. На восприятие монголо-татар среди прочих влияли и место, в котором создавался тот или иной рассказ (было ли это княжество, подвергшееся татарскому разорению или же периферия русско-ордынских контактов), и характер отношений "политической элиты соответствующего княжества с ордынскими властями (от явно враждебного до заискивающе дружелюбного), и время появления повествования (писалось ли оно по горячим следам очевидцем или же создавалось post factum как результат спокойных размышлений потомка), и источники информации авторов (непосредственное восприятие или литературная обработка слухов) и пр.». [1572]

В последнее время начинает покачиваться, а то и рушиться последний бастион сторонников радикальных изменений на Руси как факта монголо-татарского нашествия — археологические данные. Археологи уже далеко не так уверенно связывают все разрушения и пожарища с событиями 1237–1240 гг., говоря о «зыбких основаниях» такой трактовки. В определенной степени поворотным в археологическом осмыслении всего этого стали конференция «Русь в XIII: континуитет или разрыв традиций?» (Москва, 2000 г.) и вышедший сборник статей «Русь в XIII: древности темного времени» (М., 2003).

В статье Н.А. Макарова, предваряющей сборник, четко говорится, что «прямое отождествление объектов, связь которых с военными действиями не очевидна, а узкая датировка — невозможна, со следами Батыева нашествия способствует формированию необъективных представлений о масштабах трагедии 1237–1240 гг.». [1573]А «поспешно согласившись с тем, что общие культурные сдвиги той эпохи были обусловлены лишь разрушительным вторжением Батыя, мы рискуем чрезмерно упростить и представить в искаженном виде сложную картину исторической жизни XIII столетия». [1574]Можно добавить — и не только XIII в., но и последующих.

Более того, археологические материалы дают нам основание говорить о достаточно быстром восстановлении укреплений городов, подвергшихся штурму, о продолжении функционирования ремесленного дела (в том числе и строительного) и пр. И в этой связи весьма важной представляется ремарка А.В. Чернецова, что почти все разоренные «стольные города» «в дальнейшем продолжают существовать как крупные городские центры» [1575](в том числе и Рязань (Старая Рязань), [1576]как это ни странно, может быть, звучит).

По-прежнему, ключевой проблемой в оценке степени зависимости Руси от Орды является вопрос даннический. Можно отметить два аспекта его рассмотрения. Первый — теоретический, связанный с общим пониманием дани как общественного института, характерного для определенных эпох, для отношений тех или иных этносов в период древности и средневековья.

Другой — конкретно-исторический, заключающийся в попытках подсчета размеров «ордынского выхода». Именно этот аспект интересует большинство отечественных историков-специалистов. Однако, ни один письменный источник не дает прямого ответа на него. Историки вынуждены лишь косвенным образом вести подсчеты. А это приводит к различным допущениям и, в конечном итоге, субъективным выводам. [1577]

В меньшей степени, но также является спорной проблема окончания периода татаро-монгольской зависимости Руси. Но, может быть, в большей степени по сравнению с другими, она является идеологизированной, поскольку непосредственно связана с созданием на Руси национального государства.

Последний, из обращавшихся к этой теме, А.А. Горский, как всегда, тщательно изучив источники, пришел к выводу, что годом прекращения ордынского ига надо считать не 1480 г., как это общепринято, а 1472 г., когда после отражения похода большеордынцев «Иван III перестал выплачивать дань», что и «означало фактически прекращение отношений зависимости с Большой Ордой». [1578]А в 1480 г. «имела место попытка Ахмата восстановить власть над Московским великим княжеством». [1579]

Как видим, речь идет о ликвидации зависимости от одного из «правонаследников» Золотой Орды — Большой или Синей Орды, ханы которой, правда, считали себя единственными прямыми потомками Чингис-хана. Однако, видимо, проблема должна быть поставлена шире. Разрушаясь, Золотая Орда-Джучиев улус оставила после себя ряд постобразований. Среди них наиболее опасным для Русского государства становится Крымское ханство, с которым у Руси сохраняются определенное время отношения типологически близкие к данническим. [1580]Следовательно, принципиально нового в отношениях с постордынскими структурами, если исходить не с точки зрения довольно расплывчатого понятия «ига», а имея ввиду категорию даннических отношений, в 1472 или 1480 году не произошло.

Вместе с тем, в качестве аргументации для своего вывода А.А. Горский использует и идеологический фактор, проводя довольно рискованные исторические сравнения. «В мировой практике, — пишет он, — обретение страной независимости принято относить ко времени, когда освобождающаяся от иноземной власти страна начинает считать себя независимой, а не ко времени, когда эту независимость признает угнетающая сторона (так, в США годом обретения независимости считается 1776, хотя война за освобождение продолжалась после этого еще 7 лет, причем с переменным успехом, и Англия признала независимость своих североамериканских колоний только в 1783 г.). Поэтому если ставить вопрос, какую из двух дат — 1472 или 1480 г. — считать датой начала независимого существования Московского государства, предпочтение следует отдать 1472 году. Российскому суверенитету не 14 лет (сколько прошло с принятия "Декларации о суверенитете" 12 июня 1990 г.), и не 424 года (сколько прошло со "стояния на Угре"), а 432 года». [1581]

Сколь актуальна эта точка зрения? Идеологически, учитывая историческое невежество (а, может быть, и сознательное введение в заблуждение), имеющее место в нашем современном обществе, эти рассуждения, наверное, оправданы. В исторической же ретроспективе, с принятием во внимание продолжения даннических отношений, хотя и в деформированных и измененных формах, восемь лет вряд ли что-либо значат. Тем не менее, наша историография, безусловно, должна будет учесть приведенные А.А. Горским аргументы.

К этому стоит добавить и то, что с некоторой идеологической подкладкой в научных работах подчас решается и вопрос о влиянии ряда ордынских институтов на появление или развитие властных структур Русского государства, формирующихся в конце XV–XVI вв. [1582]