Стивен Рансимен - Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов

Назначив своих людей и наведя свои порядки во дворце, молодой султан сел строить политические планы. Внешний мир знал его только как неопытного юношу, чьи ранние годы вызывали жалость. Но на видевших его теперь он произвел другое впечатление. Он был красив, среднего роста, но крепкого телосложения. На его лице выделялись пронзительные глаза под дугами бровей и тонкий крючковатый нос над полными красными губами. Позднее его лицо напоминало людям попугая, клюющего спелые вишни. Он держался с достоинством и некоторой отчужденностью, не считая тех случаев, когда злоупотреблял вином, ибо он разделял неблаговидную семейную склонность к алкоголю. Однако он всегда был милостив, даже сердечен, со всеми, кого уважал за ученость, и любил общество художников. Он был патологически скрытен. События несчастливого детства научили его никому не доверять. Невозможно было сказать, что у него на уме. Он никогда не добивался любви и не стремился к популярности. Но его ум, энергия и решимость внушали уважение. Никто из знавших его не смел и надеяться, что этот суровый молодой мужчина позволит отвлечь себя от задач, которые поставил перед собой, а первой и величайшей из них было завоевание Константинополя [25].

Не один император Трапезунда вздохнул с облегчением, услышав о смерти султана Мурада. На Западе витал такой же радостный оптимизм. Послы, недавно ездившие ко двору Мурада, рассказали о провалах прежнего пребывания Мехмеда у власти. Они полагали, что этот никчемный юнец едва ли представляет угрозу для христианства. Иллюзию усилила любезная готовность султана подтвердить договоры, заключенные его отцом. В конце лета 1451 года, когда весть о его восшествии на престол разлетелась по Европе, в Адрианополь хлынул поток посольств. 10 сентября Мехмед принял у себя венецианскую миссию и официально возобновил мирный договор, который его отец подписал с республикой пятью годами раньше. Через десять дней он подписал пакт с представителями Яноша Хуньяди, заключив перемирие на три года. Посольство из Рагузы встретили с особыми почестями, так как оно доставило предложение увеличить дань, ежегодно выплачиваемую городом туркам, на пятьсот золотых. Посланников великого магистра родосских рыцарей, господаря Валахии, сеньора Лесбоса и правительства Хиоса, приехавших с грузом прекрасных подарков, Мехмед заверил в своей доброй воле. Сербский деспот не только получил обратно свою дочь, но и разрешение вновь занять некоторые города в верхней долине Струмы. Даже послы императора Константина, которые прибыли первыми и с некоторым трепетом, ибо были лучше осведомлены о нраве султана, воспрянули духом от того, как он их принял. Новый сюзерен не только поклялся им на Коране, что не будет посягать на целостность византийской территории, но и пообещал выплачивать императору ежегодную сумму в три тысячи асперов из доходов некоторых греческих городов в нижней долине Струмы. По закону города принадлежали османскому шехзаде Орхану, и деньги должны были идти на его содержание до тех пор, пока он пребывает в почетной неволе в Константинополе. Даже монашеская братия с горы Афон, предусмотрительно признавшая османское владычество после захвата Салоник Мурадом, была уверена, что в ее автономию никто не будет вмешиваться.

Казалось, что новый султан находится под влиянием Халила, прежнего министра Мурада, который, как известно, отличался таким же миролюбивым нравом, как и его господин. Византийские дипломаты издавна всячески обхаживали Халила, чтобы заручиться его дружбой, и с радостью увидели, что их труды не прошли даром. Однако более прозорливый наблюдатель мог бы понять, что миролюбивые жесты Мехмеда неискренни. Ему пригодился бы мир вокруг границ, пока он планирует свои грандиозные кампании. Влияние Халила было не так велико, как думали христиане. Мехмед так по-настоящему и не простил его за ту роль, которую он сыграл в 1446 году. Его союзник Исхак-паша был далеко, в Анатолии. Заганос-паша, теперь второй визирь, в течение нескольких лет находился с ним в холодных отношениях и был близким другом Шехабеддина, евнуха, доверенного слуги Мехмеда и сторонника войны.

Внутренняя политика османского двора, однако, была неизвестна европейскому миру. Западное христианство с восторгом услышало от Венеции и Будапешта о миролюбии султана. После унижений Никополя и Варны ни один западный властелин не торопился снова выйти на поле боя и драться с турками. Куда приятнее было верить, что в этом нет никакой необходимости. Мало того, никто из них и не мог предпринять каких-либо действий, ибо у всех были свои заботы. В Центральной Европе Фридрих III Габсбург был слишком занят устройством своей императорской коронации в Риме, которая должна была состояться в 1452 году и ради которой он продал свободы германской церкви еще четырнадцать лет назад. Кроме того, он имел притязания на Чехию и Венгрию, так что ему и во сне не привиделось бы, что он союзничает с Яношем Хуньяди, регентом его соперника, малолетнего Владислава V. У короля Франции Карла VII хватало дел с восстановлением страны после тягот Столетней войны; к тому же ему приходилось опасаться могущественного вассала в лице кузена, Филиппа Доброго, герцога Бургундского, обладавшего куда большими землями и богатствами, чем он сам. Филипп был бы рад примерить на себя плащ крестоносца, но, даже если бы он мог рискнуть и покинуть свое герцогство, он слишком хорошо помнил несчастную историю своего отца Жана, взятого в плен турками при Никополе. Англия, ослабленная лишениями войн с Францией и управляемая благочестивым, но слабоумным королем, едва ли могли выделить солдат для иностранных авантюр. Нельзя было ожидать и помощи или даже какого-либо внимания со стороны монархов таких далеких земель, как Скандинавия и Шотландия; а у королей Кастилии и Португалии были свои враги-басурмане, с которыми они сражались на пороге своего дома. Единственный правитель, который хоть сколько-то интересовался Левантом, был король Арагона Альфонсо V, занявший трон Неаполя в 1443 году. Он заявлял, что хочет возглавить экспедицию на Восток. Но поскольку он не скрывал своего желания сделаться императором Константинополя, его предложения помощи вызывали подозрения и едва ли были выполнимы.

Даже Папская курия надеялась и верила, что с новым султаном можно будет не считаться. Но оставались еще греческие беженцы, которые требовали активных действий, прежде чем султан приобретет опыт управления. Их представителем был итальянец Франческо Филельфо из Толентино, женатый на дочери греческого профессора Иоанна Хрисолоры – ее мать жила в Константинополе. Он написал страстное воззвание к французскому королю Карлу, выбрав его исходя из того, что в прошлом Франция возглавляла крестовые походы. Он призывал короля в скорейшие сроки собрать армию и отправить ее на Восток. Турки не смогут оказать сопротивление, утверждал он. Но король Карл ничего не ответил. Папа Николай V, сменивший Евгения IV в 1447 году, был человеком ученым и миролюбивым, и самым возвышенным его достижением было основание Ватиканской библиотеки. Его дружба с Виссарионом, чьей образованностью он глубоко восхищался, внушил ему сочувствие к греческим бедам. Однако Николай не знал, к какому светскому правителю обратиться за поддержкой, а кроме того, не торопился посылать помощь городу, который упорно отказывался проводить в жизнь унию, подписанную от его имени императором во Флоренции.