Валентин Янин - Музей как лицо эпохи

Однако именно хорошо налаженная и бесперебойно действующая система и представления, с ней связанные, входят в противоречие с основными не сущими, не экстремистскими, не какими-то сверхпрогрессивными, а уже само собой разумеющимися понятиями века. Потому что на самом деле нет книг, которые нельзя читать, и нет свободы только для одних и неволи для других. За плечами у России сто с лишним лет приобщения к европейскому просвещению, образованию. От него никуда не уйдешь, это вошло в плоть и кровь. Те книги, которые переводились, которые доходили до России и читались здесь, неизбежно несли другие воззрения, чем те, которые предписывались властью. Кстати, одна из главных задач жандармов по инструкции состояла в том, чтобы следить за литературой и направлять ее в нужное русло. Но сделать это было чрезвычайно трудно, практически невозможно — как можно остановить, одернуть мысль! Но честно пытались. Разговоры с Пушкиным — это честные попытки действительно поговорить, понять и вразумить, образумить. В том-то и была своеобразная катастрофа для власти, что Петр, творя империю, привил ей просвещение, которое с устоями этой империи никак не соединялось. Очень точно об этом сказал блестящий историк и писатель Натан Эйдельман. Он сказал, что уникальность России не в том, что это страна самая рабская, она не самая рабская. Были хуже и деспотичнее. И тем более не самая просвещенная. Уникальность ее в том, что это страна, которая становится все более просвещенной и все более рабской одновременно. Имеется в виду век XVIII. А ведь это невозможно, это шизофреническое состояние. И при Николае состояние это достигает апогея. Внешний порядок отлажен — дальше некуда, а европейское просвещение изнутри все это дело взрывает и порождает людей, которые этот порядок воспринимают как тюремную камеру или целлофановый мешок на голову. Они хотят свободно дышать, свободно говорить, свободно действовать. И в борьбе, как показало будущее, побеждают именно они. Несколько десятков человек. Именно они подготовили поколение, которое поддержало реформу.

Николай — хороший государь, очень ответственный, неглупый, дельный, с прекрасным чутьем, административным и человеческим. У него один недостаток — полностью отсутствует чувство движения времени. Полностью. Им владеет искренняя вера, что можно раз и навсегда навести некий идеальный порядок. Если сейчас у нас еще порядок не идеальный, то вот сейчас еще одно усилие, и он станет идеальным. И одна из главных пружин — Александр Бенкендорф. И вот такие «идеальные» люди — Николай Павлович и Александр Христофорович — объективно приводят страну в тупик. Бенкендорф умер от тяжелой болезни. Через девять лет — и это время упадка — умирает Николай. И смерть Николая — это смерть его правления.

«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 5/2011

«Русский европеец». Так шутливо Жермена де Сталь величала князя Петра Козловского — дипломата, путешественника, литератора. Наполеон переслал князю Петру орден Почетного легиона. Почетное звание доктора — первому из русских — от Оксфордского университета. Восторженные отзывы — от просвещенной Европы: лорд Байрон и граф Жозеф деМестр, Гейне, Бальзак, маркиз де Кюстин… Петр Вяземский вспоминал: «Главная деятельность Козловского была устная и не выражавшаяся в действиях. Нужно было бы иметь при нем постоянного и неутомимого стенографа. Вот что могло бы дать полную и живую фотографию его». Сетования друга-тезки отчасти справедливы. Тем более, что в Россию дипломат-путешественник Козловский наезжал не часто. Сохранились, однако, первоклассные «снимки» — воспоминания современников — от самого князя П. Вяземского. От А. Пушкина и В. Жуковского. «Хромого Тургенева» и брата его Александра. От Ф. Тютчева. От Филиппа Филиппыча Вигеля. От княгини 3. Волконской.

Учитывая привязанность князя Петра к Англии, позволим себе одолжиться у Джерома К. Джерома рецептом приготовления ирландского рагу. Основными компонентами коего и явились воспоминания, письма, дневники самого князя Петра и его современников, и в качестве «приправы» и «перчинок» — карикатуры на князя и его портрет. Итак, полистаем альбомы современников.

Петр Козловский родился в Москве в декабре 1783 года. Юный князь — «Рюриковой крови». В прямой нисходящей линии от легендарного предка — двадцать восьмое колено. Домашнее образование — в «третьем Риме». Всенепременные французы. «Из Бордо». Но не только. Скорее — парижские эмигранты из «благородных» — д’Отишан, Ламбер, Шамиссо.

Литературный дебют — в «Приятном и полезном препровождении времени». Год до рождения А. Пушкина. В 1798-м, «безмолвно молодым вни мал…» тогдашний живой классик — И. Дмитриев. В январе 1801 года князь Петр определен в службу. Ваше слово, Филипп Филиппыч:

…Молва уже говорила нам об одном князе Козловском, молодом мудреце, который имел намерение определиться к нам в товарищи, и мы с любопытством ожидали обещанное нам чудо. Вместо чуда увидели мы просто чудака.

Правда, толщина не по летам, в голосе и походке натуральная важность, а на лице удивительное сходство с портретами Бурбонов старшей линии… разглядев же его пристальнее, узнали мы в нем совсем не педанта, но доброго малого, сообщительного, веселого и даже легкомысленного. Способностей в нем было много, учености никакой, даже познаний весьма мало; но он славно говорил по-французски и порядочно писал русские стихи. Откормленный, румяный, он всегда смеялся и смешил, имел, однако же, искусство не давать себя осмеивать, несмотря на свое обжорство и умышленный цинизм в наряде, коим прикрывал он бедность и скупость родителей.

Московский архив Коллегии иностранных дел. Элитное — в те времена — заведение. «Сливки» московские — князь Гагарин, братья Булгаковы, Андрей Тургенев, Дмитрий Блудов… — «архивны юноши толпою.» Остроумные шалуны.

Март 1801 года. Александр I на престоле. «Начало дней Твоих прекрасно.» — отклик князя Петра Козловского. Позже — созвучное и более известное — «Дней Александровых прекрасное начало.» От Александра Пушкина.

А пока молодые честолюбцы разъезжаются по европейским столицам: Вена, Неаполь. Князь Петр прикомандирован к русскому посольству в Сардинии. Вслед за королевским двором, перекочевавшим в Рим.

Юные дипломаты незамедлительно вступают в переписку. Александр Булгаков (из Неаполя) — брату Константину (в Вену; июль 1803 года):

…Козловский бегает по развалинам, удивляется и кричит: чогт знает, как славно!..

«Письма» — жанр модный среди россиян. После Н. Карамзина. Тон сентиментальный. И немножко шутливый. Вот еще одно, тому же адресату (от октября 1803 года):