Валентин Янин - Музей как лицо эпохи

…Козловский проказит в Риме; не имея что писать, расскажу анекдот с ним приключившийся. Собрание у папы [Пий VII]. Все туда съезжаются; Козловский в шелковых чулках, идет также по улицам, с двумя лакеями; инако из ворот своих не выходит, утверждая: один — для того чтобы объявлять о моем прибытии, а второй, чтобы чистить мои башмаки; приходит во дворец, входит в комнату, множество людей, видит одного кардинала, думает, что папа, подходит к нему, целует его руку, говоря: vostra sanctita вместо sanctita … Все — ха, ха, ха! Один француз говорит ему: сударь, это не папа.

— А, кто же это?

— Кардинал.

— А где тогда папа?

— Дальше, милостивый государь, но он не принимает.

— Благовоспитанным иностранцам доступ открыт всегда и везде, отвечает Козловский и идет далее, входит в комнату папы, сам себя рекомендует. Папа его обласкал и много с ним говорил. Козловский, говорят, ночи не спал от радости… Теперь объявил всем, что начал писать римскую историю: ее план показал, говорит, другу моему Шатобриану, который от него в восхищении… Шатобриан — сочинитель книги «Дух христианства» и при французской миссии в Риме…

1811-й… князя Козловского отзывают в Россию. В Риме, на балу у графини Шуваловой, его встретил Тургенев Николай. Он пишет брату Сергею (ноябрь 1811 год):

…Под конец бала вошел в горницу князь Козловский, возвращающийся в Россию из Кальяри. Ты, я думаю, его помнишь: сделался еще толще. Я его тотчас узнал. Он, конечно, меня узнать не мог. Он очень обрадовала сей встрече. Позвал меня спать с собою в его трактире; там проболтали мы до третьего часу ночи. Он уже семь лет из России. Все спрашивал о состоянии литературы и об экзаменах.

Французский император дал ему недавно крест легиона второго класса, за то, что он спас несколько французских генералов и дал им пасспорты. Я с ним много спорил о таких предметах, которые никакому сомнению не подвержены: он утверждает, что русский народ никакого характера не имеет. Вот, брат, как и неглупые люди заблуждаются. Есть ли бессмысленное рассуждение некоторых иностранцев сделает на них в первой раз какое-нибудь впечатление, то они продолжают блуждать в сем лабиринте ложных мнений и наконец усиливаются в этих пустяках до невероятной степени…

Вчера он был у меня во французском кафтане с кошельком. Можешь копию найти в Гогартовых карикатурах. Мартос тотчас срисовал его.

Впрочем, в России князь Петр не задержался. В конце 1812 года вновь получил назначение к сардинскому двору. С повышением — в ранге посланника и полномочного министра.

Кружной путь к месту. Вынужденная остановка в Англии (развязка войны на континенте еще не наступила). Князь Петр — герой великосветских салонов. «Друг бардов английских». Из письма лорда Байрона — Д. Меррею (февраль 1814 года)»:

…Меня столько же заботит «Курьер», сколько князь или вообще князья, за исключением Козловского…

Кстати, «добавим. (не от себя, а от литературоведа М. Алексеева). что, несомненно, Козловского Байрон упомянул еще раз в XVII строфе 7-й песни «Дон-Жуана», где его имя искажено и стоит в ряду других, также искаженных имен: « Schermatoff and Chermatoff, Koklophti, Koclobski, Kourkin and Mouskin-Pouskin …»

В апреле 1814-го — князь «при дворе». В Турине. В конце года — уже в Вене. На конгрессе. Николай Тургенев:

…князь Козловский еще здесь и занимается чтением Библии…

Похоже, в Вене с ним свел знакомство граф де ла Гард:

…Один из присутствующих за столом, князь Козловский, русский посланник в Турине, уполномоченный своим государем содействовать на конгрессе соединению Генуи и Пьемонта, сопровождал каждый стакан токайского остротою или эпиграммой, которые касались или его двора, или того двора, при котором он был уполномочен… Хотя император Александр, которого он потешал своими шутками, относился к нему очень благосклонно… но все-таки мне казалось, что он как будто прокладывает себе верный путь к немилости или изгнанию, потому что он выражался с благородной независимостью, которой он научился, конечно, уже не в обществе придворных. Истина и сила его замечаний были таковы, что если бы он заговорил так в Петербурге, как он это делал в Вене, я мог бы побиться об заклад, что для него тотчас же были приготовлены фельдъегерь и кибитка, чтобы отвезти его вглубь Сибири для того, чтобы он там научился молчанию, которое должно быть неотъемлемою принадлежностью его дипломатического положения.

Тем не менее князь Козловский был нелицемерно предан своему государю и был воодушевлен славой и величием своей родины…

В 1820-м П. Козловский (чрезвычайный посланник и полномочный министр при дворах Баденском и Вюртембергском) оставляет дипломатическое поприще. Предчувствия графа де ла Гарда отчасти оправдались.

Князь Петр колесит по Европе. Встречи. Переписка. Ф. Тютчев из Мюнхена (декабрь 1824):

Дорогой князь,

Только будучи всецело убежден в неисчерпаемой доброте, составляющей суть вашей натуры, осмеливаюсь я докучать вам своим письмом. Впрочем, я мог бы счесть достаточным себе оправданием и глубоко искреннюю преданность по отношению к вам. Вот уже около двух лет я получаю о вас только косвенные и весьма скудные известия, лишь усугубляющие неопределенность, в которой я пребываю на ваш счет.

Барон Хорнштейн присоединяется ко мне в изъявлении глубочайшего уважения к вам. Без сомнения, кроме меня, в мире нет человека, любящего вас сильнее, чем он. Мы видимся с ним очень часто, и, если верно, что дух Учителя присутствует везде, где двое собрались во имя его, то просто необходимо, князь, чтобы вы иногда снисходили до нас в своих помыслах.

«Русский европеец» в Берлине, в Париже, в Лондоне… В августе 1826 года на острове Норденрей князь Козловский сходится с Гейне. Два фрагмента из переписки поэта:

…Я много общаюсь с князем Козловским, очень остроумным человеком.

…Я очень подружился с русским, nous etions insepara bles <���мы были неразлучны>, и позднее мы снова с ним свиделись в Линденгофе и Бремене. Он еще не знает, может ли он вернуться в Россию или нет…

«Back in «to Russia» — в конце 1835 года. Князь Петр в Петербурге. В кругу родных. Слушает романс — «покаяние» племянника своего — Александра Даргомыжского:

Каюсь, дядя, чорт попутал…

Среди друзей — В. Жуковский и князь П. Вяземский. А. Пушкин, раз познакомившись с князем, зазывает в «современники». Позже князь Петр вспоминал:

…Когда незабвенный издатель «Современника» убеждал меня быть его сотрудником в этом журнале, я представляя ему, без всякой лицемерной скромности, без всяких уверток самолюбия, сколько сухие статьи мои, по моему мнению, долженствовали казаться неуместными в периодических листах, одной легкой литературе посвященных. Не так думал Пушкин.