Валентин Янин - Музей как лицо эпохи

После петровских преобразований русское культурное пространство четко разделилось на две части — народную и аристократическую. И если в допетровское время посадские избы и боярские терема функционально отличались не сильно (разве что размерами, количеством печей, внутренним убранством), то после размежевания пропасть между господами и холопами вполне можно обозначить грибоедовской цитатой о дистанциях огромного размера.

И так получилось, что Россия Петра начала встраиваться в систему мировой культуры в момент господства в этой культуре барокко. Вообще барокко — один из немногих глобальных стилей, оказавший влияние практически на все территории Европы и значительную часть Азии. Естественно, распространение на такой огромной территории обусловило вариативность. Одно лишь русское барокко включает в себя барокко нарышкинское (оно же московское), голицинское, петровское, и, наконец, елизаветинское или растреллиевское барокко, к которому и относят сегодня стилистику нашей усадьбы.

Вообще кажется довольно странным, что именно этот тяжеловесный, перегруженный множеством деталей стиль (а барокко — это всегда избыток, всегда перебор) так замечательно начал чувствовать себя именно на русской почве. Более того, именно с барокко началось полномасштабное развитие архитектуры, живописи, скульптуры, то есть, произошла в некотором роде культурная революция. Усадьбы и замки, выстроенные по западной моде, и были, и остались символами роскоши, мощи, грандиозности.

Вполне можно предположить, что Федор Алексеевич, немало времени проведший среди аристократов императорского двора, захотел и на родной земле создать что-то подобное дворцам Петербурга. Елизаветинское барокко в этот раз занесло довольно далеко от родных земель, ибо большая часть построек в этом стиле располагается вблизи Москвы и Петербурга; Хмелита — единственная усадьба такого рода на Смоленщине.

К сожалению, имени автора архитектурного проекта Хмелиты история не сохранила. Но, по всей вероятности, это был кто-то из столичных, ибо контраст между главным домом усадьбы и всеми остальными строениями очень велик — видимо, проектированием и строительством всего остального занимались местные, доморощенные архитекторы, не имевшие ни набитой руки, ни аристократического блеска.

В облике дома мы можем найти все три основных признака барочной архитектуры: асимметрию, контрастность, крупные объемы. Каменный двухэтажный дом включал в себя множество комнат, зал с очень типичными для барокко «лежачими» овальными окнами, столовыми, гостиными, кабинетами, лакейскими, на втором этаже — так называемая «комната Грибоедова», где, согласно преданию, всегда останавливался будущий писатель.

Усадьбу много раз перепродавали из рук в руки, что вело за собой и бесчисленные перестроения. В 1832 году новый хозяин заштукатурил колонны, убрал фронтоны и «фирменнобарочные» ушастые наличники, разобрал ведущую в парк лестницу. Наверху достроили цилиндрический бельведер, с главного фасада пристроили классический портик. Примерно в таком виде усадьба вступила в XX век — сохранились фото 1920–1930 годов, на которых мы можем наблюдать сей странный гибрид. Она стала использоваться как школа, контора, склад. В 1954 году в главном здании, где сушилось лыко, случился пожар, продолжавшийся неделю. Развалины стали источником кирпичей для местных крестьян. Только в начале 1960-х годов в домах и парке началась реставрация, которая, собственно, продолжается до сих пор.

Прежде чем восстановить усадьбу, реставраторы провели большую исследовательскую работу в архивах, чтобы образ ее как можно более соответствовал тому, каким он был при Грибоедове. И все-таки, не все однозначно принимают нынешний обновленный облик Хмелиты. Есть мнение, что сейчас нам видна скорее фантазия на тему Хмелиты, но не она сама. Однако, несмотря на множество последовательно сменявших друг друга вариантов архитектурного облика, мы, по-видимому, обрели именно грибоедовский вариант усадьбы. Раскопки и тщательное изучение архивных документов позволили воссоздать облик дома и внутреннее убранство, барочную лестницу на два входа, крышу, покрытую благородной медью. Конечно, то, что было здесь изначально — аллеи, цветники, конный завод с манежем, библиотеку и картинную галерею (шедевры которой ныне украшают главные музеи обеих столиц) — невозможно вернуть полностью. Но все же, побывав здесь, нельзя не проникнуться тем особым духом русской провинции, который так хорошо нам известен по «Горю от ума». Будущих героев своей бессмертной комедии Грибоедов встретил именно здесь, в дядином доме: Фамусов — дядя поэта, Софья — его сестра, Скалозуб — генерал Панкевич, а Чацкий — это Иван Якушкин, будущий декабрист. В зеркале произведения отразилась жизнь. Но если мы можем утверждать, что этот музей — зеркало эпохи, то, учитывая его богатую историю, правильнее будет говорить о нескольких зеркалах разных эпох, в которых последовательно отразились все этапы существования Хмелиты — от процветания к упадку и обновлению, уже в новом замечательном статусе музея, открытого для всех.

«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 1/2017

Сохранившаяся переписка Алексея Фёдоровича Грибоедова (1769–1833), владельца смоленской Хмелиты и родного дядюшки писателя, свидетельствуют о том, что, как и для большинства смоленских и вообще российских дворян, заботы о ведении хозяйства в Хмелите и сычёвских имениях его второй жены Настасьи Семеновна было для него повседневным, отнимающим много времени трудом.

Из мемуарных свидетельств смолян явствует, что для всех без исключения хозяев смоленских усадеб деревенская жизнь была «приятною только при деле, и большом деле», которое всегда подразумевало управление имениями и хозяйством, строительство церквей и благоустройство усадебных парков.

Большинство владельцев усадеб при управлении делами имения вели себя по-старинному, считая год не с января, а с сентября, сообразно прихода по хозяйству. Помощниками по имению часто назначали, как свидетельствует дальняя родственница Грибоедовых, жительница Ельнинского уезда М. С. Николева, «людей смышлёных, мало-мальски образованных, которых тогда ценили» [11] М. С. Николева. Черты старинного дворянского быта // Русский архив. — № 10. — 1893. — С. 163. и которые позже могли стать прототипами грибоедовского Молчалина. Этот человеческий тип мы можем представить себе по описанию Николевой, вспоминающей одного из таких управляющих: «Семинарист Осипов, красивый, ловкий, неглупый, был отличен начальством. Его, как знающего дело чиновника, послали по какому-то поручению в Петербург, где он стал вхож во многие знатные дома, влюбил в себя девицу из хорошего дома… женился на ней и, таким образом, приобрел сильную протекцию ее родных, при посредстве которых поступил на службу».