Валентин Янин - Музей как лицо эпохи

Провинциальный русский город в то время — в основном деревянный. И самое страшное, что там может произойти — пожар. Власти предпринимают всевозможные усилия по предупреждению пожаров. А дома при этом обставлены скудно. Мебель, привычная нам: шкафы, стулья, столы… — появляется на протяжении XVIII века постепенно. Как-то мне довелось знакомиться с документами, в которых чиновник магистрата небольшого города в связи с одним конфликтным делом среди прочего упоминает, что к нему пришли в гости 2–3 горожанина и разглядывали шкаф, который у него стоял. То есть, сам шкаф как предмет был необычен. Это — уже середина века, 1760-е.

Понятно, что в каждом доме готовится еда; в каждом доме есть печь, которая используется прежде всего для приготовления пищи. Но вот противопожарные меры предусматривают, что летом топить печи нельзя: опасность пожара возрастает. Значит, пищу готовят в основном во дворе.

Ночью ходит городская стража. Примерно до 1780-х годов это, в большинстве городов, кроме столиц — выборные люди из среды горожан, которые устанавливают так называемые рогаточные караулы: ставят рогатки, напоминающие формой противотанковые ежи, но сделанные из кольев. Одна из их функций — следить за тем, чтобы ночью никто не топил печи. Ходят по городу, смотрят, не идет ли где-то дым. Это летом, конечно, — зимой, во-первых, нельзя не топить, а во-вторых, считалось, что опасность пожара меньше.

Если пожар возник — надо тушить. В магистрате должны храниться орудия для тушения пожаров: колья, ведра. Документы свидетельствуют, что власть постоянно пытается контролировать городские власти: есть ли у них весь запас необходимых инструментов? А его, как правило, нет, потому что нет денег, покупать не на что. Поэтому, когда происходит пожар, все, что может сгореть, как правило, сгорает.

Есть еще одна обычная практика того времени. Мы часто встречаем в документах упоминание о том, что какие-то важные бумаги во время пожара были утрачены. И если возникает конфликт, судное дело, один утверждает, что у него были необходимые документы, но утрачены при пожаре. А другой говорит: ничего подобного, и вообще никакого пожара не было.

Стоит сказать об одной характерной черте, которая, по-моему, имеет прямое отношение к повседневности. Людям XVIII века свойственна очень долгая память. Читая документы, удивляешься: они помнят, что было 20–30 лет назад! Вот возникает, опять же, какое-то конфликтное дело, предположим, между родственниками. И один из участников говорит: 25 лет назад, когда умер такой-то родственник, я из этого дома забрал такую-то икону, а другую не забрал, ее забрала такая-то родственница — и до сих пор держит эту икону у себя. Или, к примеру, мне попалось такое удивительное дело: человек пожаловался в магистрат, что сосед обозвал его отца кнутобойцем. (Кнутобоец — это человек, который был бит кнутом, подвергся физическому наказанию, то есть, он уже как бы исключен из общества и с ним вообще нельзя иметь дело.) Человек жалуется: моего отца оклеветали. Соседа начинают расспрашивать, и он говорит: «Не помню точно, в каком году, но помню, что это было, когда воеводой у нас в городе был такой-то: тогда его отца судили и били кнутом. И палачом был такой-то, — называет имя, — а присутствовали при этом…» — и дальше называет примерно десяток имен. Я стал выяснять, а когда же был в городе названный воевода? Оказалось, что за 30 лет до описываемых событий. А человек называет не только воеводу, но и еще почти десяток свидетелей.

Почему он запомнил это событие? Вряд ли оно было чрезвычайным: практика телесных наказаний была вполне обычной. Почему же тогда? Может быть, он кого-то расспрашивал. Значит те, кого он расспрашивал, — помнили.

С другой стороны, это связано еще и с тем, что темп жизни тогда был куда медленнее. Часов у людей не было. И в деревне, и в городе ориентировались по солнцу. Теперь в городах начинают появляться механические часы. Причем интересно, что их часто устанавливают на церковную колокольню.

И это означает, что должен появиться человек, который за этими часами следит. Как правило, это кто-то из местных. Жалованье ему платят горожане вскладчину. Точно так же они платят лекарю, если он есть. Но практика того времени такова, что лекарь есть не в каждом городе. Он может появиться в провинциальном центре, и горожане из других городов тоже должны скидываться на жалованье лекарю. Нередко они жалуются: вот, мы платим, а лекаря этого мы в глаза не видели никогда, и толку от него никакого.

Это выводит нас на тему медицины. До последней четверти XVIII века, до губернской реформы 1775 года, которая обязывает, по крайней мере, в каждом губернском и провинциальном городе иметь больницу, никакой организованной регулярной медицинской помощи люди, как правило, не получают. Лечатся народными средствами, у знахарей… Отсюда — довольно высокая смертность. Умирают, в среднем, гораздо раньше, чем в наше время.

На протяжении XVIII века постепенно возникают представления о гигиене и необходимых санитарных нормах. Правительство, опять же, пытается это регулировать, вводить какие-то нормы, следить за их соблюдением. Ну, прежде всего, мусор обычно выкидывали просто за ворота. В документах мы постоянно видим возмущенные возгласы городовых чиновников: у такого-то двора целые груды очистков от лука, чеснока. Требуют, чтобы их убирали. Далее, санитарные нормы распространяются на продажу припасов, на убой скота. Скотобойни начинают выводить за черту города, потому что понимают, что это может быть связано с инфекциями. Стараются за этим следить. Если вдруг где-то обнаружили мертвую корову — это чрезвычайное происшествие, начинают выяснять, чья это корова (в маленьком городе, где несколько тысяч жителей, сделать это нетрудно), почему она пала, не заразная ли она, не грозит ли это эпидемией. Совсем страшно, если нашли труп коровы с содранной шкурой. Это значит, что корова пала, может быть, потому, что она больная. Заразная. А хозяин содрал с нее шкуру, чтобы продать. То есть, он может таким образом распространить заразу. Это уже криминальное дело, которое будет расследоваться, и человек может попасть под суд.

Но, конечно, в целом санитарные нормы тогда были далеки от современных представлений. Основной транспорт — лошадь. Улицы в большинстве городов немощеные. В документах часто встречается упоминание о том, что, особенно весной и осенью, невозможно проехать ни по одной улице: сплошные лужи, ямы… Помимо всего этого, улицы покрыты навозом: по ним проезжают на лошадях, гоняют скот на пастбище, которое, как правило, за чертой города. Можно себе представить себе, какой запах стоит в городе, особенно летом.

Дома освещаются свечами. Свечи недешевы, поэтому света мало, особенно зимой. И опять же, запах в доме, воздух в нем совершено иной, чем то, к чему мы сегодня привыкли. И здесь можно перекинуть мостик к высшим слоям общества.