Жорж Дюби - Европа в средние века

Какой мир? Люди того времени, люди высокой культуры, люди мыслящие, черпавшие свои познания в книгах, представляли Землю плоской — в виде огромного диска, поддерживающего небесный свод и окруженного океаном. Край земли теряется во мраке. Он населен чудными племенами — одноногими людьми, людьми-волками. Рассказывали, что время от времени как из-под земли возникают их страшные полчища, предвещая приход Антихриста. В самом деле, христианский мир подвергался набегам венгров, сарацинов и пришельцев с Севера — норманнов. Это были последние вторжения в истории Европы. В тысячном году она еще не вполне оправилась после этих нашествий, и вызванная ими мощная волна страха еще не успокоилась. Натиск язычников приводил к отступлению. Христианство и те хрупкие, изысканные, почитаемые культурные формы, в которые оно воплотилось в эпоху Поздней Империи: латинский язык, музыка, знание чисел, искусство строительства каменных сооружений — как бы затаились в подземелье, пока не решаясь выйти из крипт. Монахов, построивших крипту в Турню, вторг-шиеся норманны постоянно теснили вглубь страны — от океанского побережья, от Нуармутье, в сердце Бургундии, где они, наконец, оставили их в покое.

В этом плоском, круглом, окруженном всяческими ужасами мире есть центр. Это Иерусалим. Все взоры с надеждой обращены к тому месту, где Христос принял смерть и вознесся на небо. Между тем в тысячном году Иерусалим пребывает в плену, удерживается неверными. Мир, во всяком случае известная западноевропейцам его часть, расколот на три области: здесь господствует Ислам, царство зла; там, в Византии, царит полузло: конечно, это христианский мир, но чужой, говорящий по-гречески, а потому вызывающий недоверие, к тому же постепенно скатывающийся к расколу; наконец, сам Запад. Латинский христианский мир мечтает о золотом веке, об империи, т.е. о мире, порядке и изобилии. Это неотвязное воспоминание о благополучных временах связывается с двумя заветными городами: Римом, который, однако, в это время играет второстепенную роль и более чем наполовину заполнен греками, и новым Римом — Аахеном;

В самом деле, двумя веками ранее была восстановлена Западная Римская империя. Силы, вызвавшие это возрождение, пришли, однако, не из южных провинций, где следы латинской цивилизации были наиболее глубокими. Они выплеснулись в глухом краю, в суровой и могучей стране, на рубеже завоеванного пространства, где лишь недавно появились миссионеры, — в земле восточных франков, на границе Галлии и Германии. Здесь родился, жил и был погребен новый Цезарь — Карл Великий. Память о нем хранит важнейший памятник эпохи — Аахенская капелла. Оскверненная грабителями, восстановленная, она остается непреходящим символом истоков обновления, побуждая не прекращать усилий, сохранять преемственность, постоянно воссоздавать, возрождать прошлое. Строители этого сооружения сознательно стремились придать ему вид памятника императорского Рима. Они следовали двум образцам: один из них находится в самом Риме, это Пантеон — храм, возведенный в эпоху Августа, а ныне посвященный Богоматери; второй находится в Иерусалиме и представляет собой святилище, построенное при Константине на месте Вознесения Христа. Иерусалим, Рим, Аахен — это медленное смещение с востока на запад полюса, центра Града Божьего на земле — приводит нас к этой круглой церкви. Соотношение ее внутренних объемов символизирует соединение видимого и невидимого, воспаряющий и освобождающий переход от телесного к духовному, от квадрата, знака земли, к кругу, знаку неба, через восьмиугольник. Такое сочетание было весьма уместным в капелле, где молился император. Ведь его миссия и состояла в заступничестве, посредничестве между Богом и своим народом, между незыблемым порядком Небесного царства и смутой, нищетой и страхом сего мира. Капелла имеет два этажа. Нижний предназначен для двора, людей служащих императору силой молитвы, силой оружия или трудом своих рук; это представители многочисленного народа, с любовью управляемого своим государем, чей долг состоит в том, чтобы вести этот народ к добру, поднимать его до той высоты, на которой стоит он сам. Его же место — на втором этаже. Там он восседает во время службы. В хвалебных гимнах, исполняемых на торжественных церемониях, его возносят на недосягаемую высоту — не вровень с Господом Богом, разумеется, но, по меньшей мере, вровень с Архангелами. Снаружи эта императорская трибуна выходила в крытую галерею, где Карл Великий, обратив лицо к миру, вершил земной суд. Однако для беседы наедине между Создателем и человеком, которого он сделал вождем своего народа, трон императора был повернут вовнутрь, к алтарю, к архитектурным формам, побуждающим к сосредоточению и воспарению духом.

На пороге XI века по-прежнему существует император Западной Римской империи, наследник Карла Великого, который, подобно своему предшественнику, тоже хочет стать новым Константином, новым Давидом. Его влечет Рим, он хотел бы сделать его своей столицей. Однако непокорность римской аристократии, виртуозные тенета чересчур утонченной культуры и нездоровый воздух этого источающего миазмы города отталкивают императора. Центр его власти, таким образом, по-прежнему коренится в Германии, в Лотарингии. Ее полюсом остается Аахен. Оттон III, бывший императором в тысячном году, распорядился отыскать место захоронения Карла Великого, взломать плиты, покрывавшие пол церкви, и вырыть саркофаг; когда его вскрыли, он снял с шеи скелета золотой крест и символическим жестом повесил его себе на грудь. Затем, как это делали его предки и как будут продолжать делать его потомки, он принес в дар Аахенской капелле самую блистательную из своих драгоценностей. Таким образом там скапливаются великолепные сокровища, приуроченные к литургиям; их духовное и мирское начала оказываются тесно переплетены. Их символика выражает союз между империей и Богом. Встречаются изображения императора, простертого у ног Христа. Император выглядит крошечным; он и его супруга одни пред очами Господа, подобно новому Адаму, единственному представителю всего человеческого рода. Другие изображения представляют императора держащим в руке земную сферу, в то время как в руках Христа на небесах — также земная сфера, символ власти над миром. В соборе Бамберга сегодня хранится мантия, которую по великим праздникам надевал Генрих II. На ней вышиты изображения двенадцати созвездий и двенадцати домов зодиака. Эта мантия представляет небосвод, самую таинственную и самую упорядоченную часть вселенной, простирающуюся над землей, движущуюся по неотвратимым законам и не имеющую границ. Император предстает перед своими потрясенными подданными облаченным в звездное небо, как бы утверждая тем самым, что он является верховным повелителем времени, прошедшего и будущего, повелителем ясной погоды, а следовательно обильного урожая, победителем голода, что он — гарант порядка, что он победил страх. Отдадим дань восхищения той бесконечной дистанции, что отделяла эту демонстрацию власти, принимавшую столь захватывающие формы для выражения подобных притязаний, от всего того, что окружало дворец в действительности, находясь в нескольких шагах от него — непроходимые леса, дикие племена свинопасов, крестьяне, для которых простой хлеб, даже самый черный, был роскошью. Империя? Это был лишь сон.